Состояние Эндера и Дэнни с медицинской точки зрения удалось стабилизировать. Причем Херцфельд, хотя и не имел соответствующих навыков, изъявил готовность в случае крайней необходимости провести соответствующие операции прямо на острове. Но к счастью, этого не потребовалось, и раненых отправили на спасательном вертолете на материк. Погода заметно улучшилась, и, хотя корабли по морю еще ходить не могли, для спасательных вертолетов при взлете и посадке больше проблем практически не возникало.

– А где твой помощник? – немного игриво спросила Линда.

В этот момент ветер раздул ее челку, и Паулю показалось, что у нее на лбу промелькнуло несколько плохо заживших шрамов.

– Ему уже лучше, – ответил он.

Ингольф на самом деле вполне поправился и даже поинтересовался у бургомистра относительно того, имеется ли на Гельголанде служба доставки суши, а получив отрицательный ответ, пришел к выводу, что на омываемом со всех сторон морем острове отсутствие такой службы является существенным пробелом в развитии местного рынка. У практиканта явно прошли все неприятные ощущения в желудке после столь плохо перенесенного полета.

– Дай, что ли, и мне тоже, – попросил Херцфельд сигарету у Линды.

Это был первый случай со времени его учебы, когда он решил «стрельнуть» сигарету. Однако нарушить самим же установленный запрет ему не пришлось, поскольку входные двери клиники открылись, и на пороге показалась одна из добровольных медсестер. Она назвала свое имя, но Пауль мгновенно забыл его, услышав, что Ханна только что пришла в себя.

Войдя в узкую больничную палату, Херцфельд ожидал увидеть свою дочь в сумеречном состоянии и ослабшей от ужасов последних дней. Однако он ошибся. Она полностью отдавала отчет своим поступкам и буквально горела от злости.

– Чего ты хочешь? – произнесла она.

Всего три слова, да и то полные горечи и враждебности. – Я пришел, чтобы… – начал было Пауль, но тут же осекся, заметив сверкающие от ярости глаза Ханны.

Она выпрямилась на больничной койке. Щеки у нее ввалились, и лицо девушки было еще достаточно бледным, но в глазах горело столько энергии, сколько мог вызвать один только безграничный гнев.

– Ты пришел, чтобы предстать передо мной в образе спасителя? – заявила она и попыталась, сидя на койке, изобразить поклон.

При этом Ханна сделала рукой такое движение, как будто бы Херцфельд был королем, а она – его подданной.

Он хотел было подтащить к кровати от стола для посетителей деревянный стул, но передумал и остался стоять.

– Я просто хотел посмотреть, как ты себя чувствуешь.

– Зачем?

Пауль с удивлением посмотрел на нее, а она демонстративно заявила:

– Да, я спрашиваю тебя. Почему именно сейчас?

Никогда раньше он не видел ее столь враждебно настроенной. Ни по отношению к себе, ни по отношению к другим.

– Ага, – произнесла Ханна, и ее лицо ожесточилось еще больше. – Сначала со мной должно что-нибудь произойти, чтобы ты удосужился наконец появиться.

Слезы ручьем покатились из ее глаз, но она даже не попыталась их вытереть.

– Мне так жаль, что тебе пришлось пройти через все это.