Взгляд Вовы упал на нелепые ортопеды, которые неряшливо бросили возле журнального столика. Заметив это, Лев Алексеевич нагнулся и аккуратно поставил ботинки возле кровати.
- У вас перехватывает дыхание, когда вы видите на девушке такие ботинки или то, как она передвигается на костылях?
- Перехватывает, - признался Вова.
- Эх, Володя, Володя… «Платят – не платят»… Если б я искал место, где «платят», то давно бы сидел в банке. Жизни – это вам не театр, здесь за все приходится нести ответственность…
Вова, наконец, понял, что собеседник его достал. Он не мог понять, чем именно: снисходительным тоном или беспардонностью, с которой он лез в чужую постель, или противоестественной нежностью, с которой он передвигал с места на место ортопеды Кристины.
- Слушайте, вы! – сорвался вновь Вова.
Лев Алексеевич машинально закрыл нос руками. Однако Вова не ударил его, а, схватив за шкирку, припер к книжному шкафу. Зазвенели стекла.
- Ты что несешь?! Ты запарил меня! Думаешь, я не знаю, где жизнь, а где театр?! Думаешь, мне пять лет?! Думаешь, я здесь развлекаюсь?! Тебе платят, и хорошо платят не за то, что бы ты лез в чужое белье!
- Убери руки! Убери руки! - тараторил Лев Алексеевич: - Я сказал, убери руки, дегенерат! Ты так ничего и не понял!
- Я десять лет не выходил из себя, Лёва! - сопел Вова. - Занимайся своим делом, а не копайся в чужом белье!
- Убери руки! - шипел доктор. - На нас смотрят! Мы же взрослые люди!
В дверях, широко осклабясь, стоял Гарик:
- 0, махач, блин! Га-га-га! Вовчик, мочи его!
Отпустив медика, разъяренный Володя двинул на пацана:
- Чего тебе надо?! Ну-ка, иди! Иди, погуляй!
- Сам гуляй! Га-га! - Шустро улизнув от лап Вовы, Гарик укрылся за спиной остолбеневшего Льва Алексеевича: - Лева, а я все слышал!
- Дегенерат! - ругался врач, приводя в порядок внешний вид.
- Лёва, бляха-муха! - обиделся Гарик.
- Какой я тебе Лёва?!
- Я сказал, что я все слышал, - повторил пацан.
- Что слышал?
- Короче, Лёва, после всего, что тут было, с тебя причитается.
- Что еще за новость?
- Вовчик, объясни Лёве, что значит причитается, - попросил Гарик. - Он не въезжает.
Молчавший Вова метнулся, было, к мальчишке, чтобы отвесить душевный подзатыльник, но тот с хохотом увильнул и опять спрятался за «Лёвой». Плюнув на обоих, зашкаливший как бык на арене Володя направился в прихожую обуть кроссовки, да сбежать отсюда, покуда цел, и пока с него самого ничего не «причитается».
Дождавшись, когда минует угроза подзатыльника, Гарик вернулся к баранам:
- Бабки гони, Лёва.
- Какие бабки? - не понял тот.
- Двадцать пять процентов с выручки.
- Какие проценты? - У медика наметился нервный тик у левого глаза.
- Мать тебе платит? - Отбросив легкомысленные смешки, Гарик заговорил конкретно: - Считать умеешь? Три части берешь себе, одну отдаешь мне. Если завтра не покатят бабки, скажу мазеру, что у сеструхи два месяца нет улучшений, - ты так сказал, - и что она останется хромой, а ты здесь только имитируешь.
Лев Алексеевич медленно снял разбитые очки. Выглядел он скверно. Как после бури.
И тут свершилось. Как гром из свинцовых туч щелкнул дверной замок. Возня мигом прекратилась. Володя в одном башмаке застрял в прихожей. Лёва с Гариком уставились на входную дверь из комнаты.