— Так и утонули, насмерть, как еще утонуть можно?

Ефим Брюхатов скривился, то ли ухмыльнулся, то ли хотел сказать что-то, но промолчал.

Магалиф, как будто очнувшись от сна, тяжело вздохнул:

— Вот она, наша жизнь, страшная и пустая. Сегодня ты жив, а завтра гибнешь под пулей или тонешь. Есаул, у тебя ведь наверняка есть анаша — божья травка, дай покурить на одну закрутку. Не испытывай ты мое терпение, оно и так уже на исходе.

— Постыдился, бы, дружки наши погибли не за понюх табака, а ты опять за свое, — укорил Дигаев прапорщика Магалифа. — Потерпи до Якутска, там, если совсем невмочь будет, попробую достать немножко.

— Как же это погибли! — с вызовом глядя на Дигаева, спросила Настасья. — Только что живы были, рядышком ехали, хоть рукой дотронься, хоть спроси о чем, и вдруг в живых нет? Обоих сразу? Так не бывает!

— Ну и дура ты, девка, — бросил на нее наглый взгляд Дигаев, — именно так и бывает. Что делать будем? — оглядел он остальных.

— Ехать! Ехать вперед и попробовать еще какое-то время покоптить свет, пока и нас такая же полынья не проглотит, — равнодушно мотнул головой прапорщик Магалиф.

— Успокой, господи, их душу, — набожно перекрестился Ефим.

— Хорошие люди были, душевные, — огорченно покачал головой Бреус. — И кто теперь с лошадьми возиться будет? Такого конюха, как Савелий Чух, нам никогда не найти. До чего же хозяйственный мужик был! Вот так бог и прибирает к себе хороших людей. И что, говорите, есаул, попали они под воду, как вы в свое время?

— Чего я? Я в пустоледицу провалился, там и воды было немного, а здесь внизу, наверное, бездна.

— Помнится, есаул, вам тогда сотник Земсков жизнь спас?

— Что ее было спасать? Лошадь, стоя на дне и вытянув голову, свободно дышала, там бы кто хочешь выбрался с помощью или без нее, а здесь куржачина такая, что, когда я подоспел, уже ни сотника, ни жеребца его в воде не было.

— Так вы могли спасти Савелия?! — вскричала Настасья.

— Как бы я его спас? Скажи, как? До чистой воды не добраться, ледок тонюсенький, не держит. Пока разделся, шест выломал, глядь, а его тоже нет, видно, от судорог скрючило, и амба.

По тропинке, которой они шли, раздалось какое-то звяканье, и путники увидели лошадь Савелия Чуха. Стреноженная, она торопилась вслед за отрядом, но, лишенная возможности двигаться свободно, неловко переступала, подпрыгивая обеими передними ногами, и, пожалуй, никогда бы не догнала людей, если бы они не остановились, обсуждая страшную новость.

Увидев лошадь с притороченным к седлу вещевым мешком Савелия Чуха, Настасья истерично зарыдала, не пряча скривившегося, такого некрасивого в горе лица.

— Так что делать будем? — в подленьком неторопливом выжидание глядя на нее, снова спросил Дигаев. — Ума не приложу!

— На тёбюлех скакать, к промоине, — колотя по луке седла, кричала Настасья, — наверное, их еще спасти можно, а мы здесь языки чешем!

— Кого спасать! — устало, сочувственно качая головой, поглядел на нее Дигаев. — Я же сам видел, погибли все.

— Так, очевидно, похоронить по-людски надо, — оживился ротмистр Бреус, — вот и отдадим последний долг товарищам.