– Вернемся той же дорогой? – спросил Рэндом.
– Да, – сказал я, и мы взобрались в седла.
Сюда мы добирались по тропе, завивающейся вокруг Колвира к югу, – не самый ближний путь, зато ровный. Можно было бы поехать через перевал, но бок у меня побаливал и истязать себя тряской не хотелось.
В общем, мы поехали направо, друг за другом: впереди – Рэндом, позади – Ганелон. Тропа поначалу делала плавный подъем, потом шла на спуск. В прохладном утреннем воздухе витали ароматы свежей зелени и сырой земли – довольно странные запахи для такой высоты и таких суровых мест. Прикинув, откуда дует ветер, я решил, что ароматы доносятся снизу, из далекого леса.
Мы пустили лошадей медленным шагом вниз и на подъем. Взяв подъем, конь Рэндома громко заржал и попятился. Рэндом довольно быстро управился с конем, а я, оглядевшись по сторонам, не заметил ничего такого, что могло бы напугать животное.
Рэндом натянул поводья, обернулся и крикнул:
– Восход-то каков, а?! Нет, ты посмотри!
С чего бы это Рэндому так сентиментальничать? Красоты природы никогда на него особо не действовали.
Однако, одолев подъем, я придержал и Стара, и себя самого: в небесах стоял фантастический золотой шар солнца, в несколько раз больше, чем обычно, и совершенно невообразимого цвета. Его лучи играли и переливались на полоске океана, открывшейся на горизонте за следующим подъемом, а небо и облака поражали тончайшими оттенками красок. Смотреть на эту картину долго я не смог – яркий свет до боли слепил глаза.
– Потрясающе! – крикнул я в спину Рэндому, направляя Стара вниз по откосу. Позади что-то восхищенно пробурчал Ганелон.
Проморгавшись, я обратил внимание на то, что, пожалуй, растительность кругом почему-то стала гуще – я в этих местах такой не помнил. В памяти у меня сохранилось всего лишь несколько суковатых деревьев да пятна сухих лишайников на камнях. Теперь же тут росло несколько десятков деревьев, они были выше, и гуще, и зеленее, чем мне помнилось. Тут и там пестрели лужайки, скалы поросли лозами дикого винограда, сглаживающими их острые выступы. Правда, после моего возвращения в Амбер я по этим местам ездил только в темноте. Наверное, подумал я, отсюда и исходили те самые ароматы.
Мы ехали по дну лощины, и она казалась мне шире и просторнее, чем та, что я вроде бы помнил. К тому времени как мы пересекли ее и пустили коней вверх по склону, я уже перестал сомневаться.
– Рэндом! – окликнул я брата. – Тебе не кажется, что здесь все изменилось?
– Трудно сказать, – отозвался Рэндом. – Эрик меня на прогулки не пускал. Но, похоже, подзаросло тут, это точно.
– И лощина шире стала.
– Верно. Только я подумал, что это мне лишь кажется.
Кони одолели новый подъем, но теперь солнце не ударило по глазам, как в прошлый раз. Его затянуло легкой дымкой. Впереди, внизу, тянулся овраг, еще гуще поросший деревьями, чем та лощина, из которой мы только что выбрались. Деревья росли сплошной стеной – высокие, ветвистые. Мы натянули поводья.
– Не помню такого места, – пробормотал Рэндом. – Правда, мы ночью ехали, но все равно… тут мы не проезжали. Я бы запомнил. Наверное, мы не там свернули.