– Я тоже, – поддержала медвежатника Капитолина. – Есть вероятность, что со временем Арсений пооботрется. Многое поймет и многое переоценит. Люди надежные нам и впрямь надобны. Чувствую я, господа, что кольцо вокруг нас с каждым днем все сужается.

– Ты о чем это? – вскинулся Крестовый.

– Не о чем, а о ком. О легавых, конечно. Слухи до меня дошли, что к нам из Питера какая-то высокая комиссия пожаловать изволит. Так вот наши, чтобы в грязь лицом перед ихними не ударить, землю рыть сейчас носами начнут. А с какой стороны, догадываетесь?

– А чего тут догадываться? – Поликарп не спеша развязал кисет с табачком и принялся набивать изогнутую на турецкий манер трубку. – Ясное дело, с нас и начнут.

– Оттуда информация, Капочка? – Крестовый облокотился на стол.

– Есть человек, – туманно ответила Вайсман. – Из приближенных губернатора. Некто Силуянов. Он еще и батюшку моего знавал. А сейчас меня обхаживать кинулся.

– Стучит, что ли?

– От него дождешься! – Капитолина презрительно хмыкнула. – Большой и чистой любви добивается. А взамен покровительство мне сулит.

– А ты что же?

– А что я? Мне с легавыми шашни крутить совесть не позволяет. И корни воровские…

Под стук колес спалось хорошо. Обух так и продрых до самой столицы, пока проводник не стал стучаться в двери купе, предупреждая о приближении к стольному граду.

Не то что Гена Безродный. Для него, всю недолгую жизнь проведшего на улицах Ростова, не видавшего ничего, кроме боготяновских трущоб, путешествие это было куда интереснее. Безродный неотрывно глазел в окно и, только когда поезд уткнулся в тупик на перроне Казанского вокзала, протер воспаленные от бессонницы глаза и посмотрел на Обуха.

– Приехали, Вась! Вот она, Москва-то! Вишь, как людишки снуют! Шнырь-шнырь. – Безродный, как завороженный, сидел перед своим соседом, продолжая пялиться на платформу.

– Чего расселся, Ген? Бери чемодан и пошли. Нас уж встречать должны. – Обух энергично поднялся с узкой купейной кушетки и поспешно стащил с полки для поклажи два чемодана. – Давай-давай, поспешай. Пошли!

Генка, как очнувшись, вскочил на ноги и, подхватив могучими ручищами свой и Васькин чемоданы, направился к выходу.

– Обух! – Безродный неожиданно остановился в узком проходе поезда.

– Чего тебе еще? Ты как сам не свой, честное слово! Пошли, люди торопят, – подтолкнул его в спину Василий. – Чего спросить-то хотел?

Генка двинулся в сторону выхода. Москва, встретившая ростовских воров снующей по перрону разночинной толпой, была уже в нескольких шагах. За дверью вагона.

– Да так, ничего. Хорошо здесь, в Москве! – протянул Безродный и, протиснувшись через самое узкое место в вагоне рядом с купе проводника, шагнул в тамбур.

На перрон, поддерживаемая своим кавалером, спускалась дама из соседнего купе. Здесь начиналась Москва. Безродный поставил чемоданы на булыжную мостовую площади Казанского вокзала и осмотрелся.

– Где уговорились-то с Щербатым?

Генка широко раскрытыми коровьими глазами жадно глазел на кишащую извозчиками и приезжим людом площадь.

– Здесь, у третьего фонаря с разбитым стеклом. – Обух поднял голову и еще раз удостоверился, что это именно тот фонарный столб, у которого их должен был ждать встречающий.