– А-а-а-а!!! – закричалось, наконец, Шельме, да можно было уже и не надрываться.

Семь тел лежали на траве неподвижно, Габриэль прохаживался между ними, нагибался, проверял, мертвы ли.

Мальчишку, оглушенного, но живого взял за порты и ворот, поднял, показал Боху.

– Зашвырни его подальше, – велел немец и зажал Яшке толстой ладонью рот. – А ты перестань драть глотку. Ухо заложило.

Великан размахнулся, кинул отрока так, что тот с грохотом обрушился на куст колючего терновника. Заорал, вскочил, понесся со всех ног.

Шельма стоял, икал от ужаса. А Боху хоть бы что. Даже в лице не переменился. Доблестному спасителю Габриэлю и спасибо не сказал, лишь указал перстом:

– Пояс поправь. Расстегнулся. – И молвил как бы сам себе: – Может, зря волчонка отпустил… Ладно, пускай побегает. Что-то живое было в глазах… А если я ошибся, он от судьбы все равно не уйдет. Что? – обернулся к Яшке.

А тот ничего, просто икнул громче прежнего. Однако сказал:

– Милосердный ты, майнхер. Оставил постреленку жизнь.

Бох поморщился.

– Я не милосердный. Есть люди, которых грех не лишить жизни. Например, эти шестеро законченных негодяев. Плох садовник, который не станет вырывать сорняки, потому что они живые.

– Так оно так, – молвил Шельма, косясь на покойников. – Но в Писании-то сказано: «Не убий».

– Мало ли что сказочники понапишут, – усмехнулся Бох.

– Сказочники? – поразился Яшка на кощунство из уст почтенного человека.

– А кто еще? Не хер же Саваоф.

И купец засмеялся.

Вот какой страх случился во время речного путешествия. А больше никаких злоключений, слава Господу, не было.

В городке Одоеве плавная водяная жизнь закончилась и началась ухабистая, колесная. Но и она Шельмиными стараниями оказалась для хозяина не слишком страдной.

Когда корабль прибыл к месту пересадки, путешественников уже ждали лошади с повозками. Яшкин знакомец, тележный мастер Мосей-Мустафа, из крещеных татар, изготовил всё в лучшем виде, согласно записке, которую Шельма отправил еще из Торжка, – как раз из Новгорода в Рязань скакал гонец и взял бересту за малую плату.

Для купца Мустафа построил настоящую кутарму, удобней которой для степной езды не бывает. Это крытая кибитка на широких колесах, в несколько слоев покрытых кожей особого дубления. Движется не быстро, но мягко, а на дне, один поверх другого, пять пуховых тюфяков. Ни тебе тряски, ни грохота; дождь, зной и ветер тоже нипочем. Бох уселся – только языком поцокал: ай да Йашка, ай да молодец.

Другая повозка была обычная, для мелкой поклажи. Третья – двойной крепости, предназначенная для железных труб.

Дело в том, что загадку про рогожные свертки Шельма давно разрешил, еще в самом начале путешествия. Кнехтам, видно, велели держать язык за зубами, и на прямой вопрос про груз никто из них не отвечал, но Яшке ихних ответов было и не нужно.

Имелось у него среди разных нужных умений одно несказанно полезное, отточенное еще в детстве: способность слышать, что люди говорят самым шепотом или на изрядном расстоянии.

…Это в цыплячьем еще возрасте кормился Яшка при одном барышнике с Торга, слухачом. В слухачи нанимали мальчишек ростом поменьше, умом побойчее. Серьезная сделка, она не быстро заключается. Стороны сходятся, расходятся пошушукаться со своими, сговариваются, как покупателя либо продавца надуть. А неподалеку вертится-играется малый мальчонка, воробышек божий, никто на него и не смотрит. Это и есть слухач. Подслушает – и к хозяину. Однако если догадаются, беда. Уши выкрутят, подзатыльников надают. Маленький Яшка уховертов и тумаков не любил, вот и научился издали по губам читать, не хуже, чем подслушивать. Потом много раз в жизни пригождалось. Так же, как кошачий дар видеть в темноте. Но это уже из иных времен, когда по ночам водил купцов в обход мытных караулов, чтоб пошлину не платить. Ох, лихая была работа! Как-то раз на Неве-реке…