Белая слепящая ярость разорвалась за грудиной, заливая внутренности огнем. Что с ней произошло? Сколько она здесь просидела? Мы расстались не больше пары часов назад. Если какие-то идиоты ее напугали или обидели, значит, следы еще свежие, и даже если она не знает виновников, я их найду.

Я лично выверну их потроха наизнанку! Сказал же командирам ее не трогать, но все равно ухитрились запугать девчонку. Как же меня сейчас бесит мой ущербный нюх, был бы он нормальный, я уже шел бы по следу…

— Маленькая, — прохрипел я, шагнув ближе. Мышцы болели, пытаясь рвануться звериной ипостасью, растянуть захрустевшие наизготовку кости. Но в этом крошечном углу мой оборот просто размазал бы Еву.

Переполненные влагой глаза дрогнули. Кажется, я ее пугаю, пришлось скручивать гнев, вбивать его в зверя, воющего от желания выпрыгнуть. Я умел обуздывать эмоции, как и своего тигра, открываясь второй частью натуры, оставляя в душе только поле холодного пустого спокойствия.

— Все закончилось. Я рядом, — медленно протягиваю руку, и она цепляется как младенец, охватывая ладонью мой указательный палец. Доверчиво. Мягко. Совсем не боец, я чувствую только нежную, почти шелковую кожу. — Кто тебя обидел?

Запах. Ее запах наконец достигает моих ноздрей. Точно также, как во время сегодняшнего танца, когда я понял кого сжимаю в объятиях. Но сейчас не до выяснения отношений. Перехватываю за хрупкий локоть и поднимаю, готовясь взять на руки. Отвожу глаза, чтобы не смущать. Да и боковым зрением я прекрасно вижу.

— Ни-никто не обидел, — говорит Ева, постукивая зубами и поворачиваясь боком, — Но могли. Прямо очень-очень могли.

На тугих сжавшихся в камешки сосках блестят капли, она ладошкой прикрывает потемневший от воды пушок внизу живота и осторожно спрашивает:

— Да-дашь мне свое полотенце?

От облегчения я рычу, притягивая ее к себе. И она испуганно бормочет:

— Я не настаиваю, не хочешь давать полотенце и не надо! Может просто сходишь до вешалки за моим платьем?

Аромат, тягучий, прижатый к самой кромке ее кожи, ввинчивался в ноздри, вышибая разум.

— Ноги совсем не держат, — подрагивающим голосом призналась она, каждое слово выговаривая все тише. И я обнаружил, что Ева, кося глазами вниз, внимательно изучает мой живот, там, где дорожка темных волосков уходит под низко завязанное на бедрах полотенце.

Если она коснется меня сейчас, значит сама предложит близость. Может быть ее никто не пугал, и она не просто так здесь оказалась?

Маленькая рука приближается и — отдергивается, чуть-чуть не коснувшись живота. Играет.

Понимание этого факта обрушивается отрезвляющим холодом, заставляет меня, наконец, задуматься, собрать кусочки воедино.

Первую нашу встречу еще можно принять за случайность. Я решил, что девица, забравшаяся ко мне в кровать, — какая-то очередная временная знакомая брата. И настроился раскрутить упрямого эгоиста на адресок. Раньше мы никогда не делили женщин, но уж больно она понравилась моему зверю.

Ее реакции естественные и доверчивые. Изгибы и выпуклости, так удобно ложились в ладони. Одежда незнакомки пахла теплом домашней выпечки. А кожа, ах, какая нежная ароматная кожа с нотой топленного молока и чем-то личным, уникально-неуловимым.