Инцидент, правда, был, признаю. Я тогда на том же струге, что и Степан, находился. Мы спорили с ним сильно. Расхождения у нас были. А тут пришли некоторые руководители. Сказали: Симбирск скоро, там законная супруга ожидает; нехорошо, коли с княжной появитесь, для морального состояния войск. И Степан Тимофеевич согласился. Девка по-русски ни слова не знала. Только глазищами вертела, казаков с ума сводила. Степан выругался, велел её мне, как человеку надёжному, взять ночью, перевезти на чёрный никоновский струг. Там она и была. А в Симбирске мы её в доме одном поселили. И ты, кудрявый, не скалься. Если всё будет как надо, завтра вы её не узнаете. Первая красавица в Персии она была. Первой красавицей и здесь будет.
Старик уморился, перевёл дыхание. Воздух проходил в лёгкие тяжело, громко. Старик вынул пачку «Беломора», закурил.
Вокруг заговорили, но слова были будничные, никто о рассказанном не упоминал, не знал ещё, как и что надо будет сказать.
Шурочка принесла напиться Ванде Казимировне. Елена накинула шаль на плечи Милице Фёдоровне, чтобы та не замёрзла.
За окном были тишь, темень, прохлада. Собака вдали брехала лениво, сонно. Будто комар её укусил, вот и отругивала его.
— Дальше рассказывать — одна печаль, — сказал старик. — Восстание, как вы знаете, было подавлено. В Арзамасе князь Долгорукий двести виселиц поставил. На каждой по полсотне людей погибло. Вот и считайте… Но меня при том не было. Я с двумя сотнями казаков на север пошёл, к Ферапонтову монастырю. Узнал меня Никон, обрадовался, да поосторожничал. Мы его уговаривали: возьмём Кириллов монастырь — там казна большая, пушки — и на Волгу, на помощь Степану спешить надо. Да не осмелился Никон. Остался… А нам возвращаться поздно было. К тому времени Степана с Фролом уже в Москву везли. Казаков я отпустил — пусть каждый как может счастья ищет. А сам хотел в лес уйти. Да был один, князь Самойла Шайсупов, приставленный к Никону царём… У Шайсупова соглядатаи, всюду свои люди. Донесли. Поймали меня неподалёку от монастыря, заковали — и в Москву, как самого опасного государева преступника. Я царю — как подарок. Если сознаюсь — конец Никону, что на наш приход да на зазывные речи не донёс. Никона и так уже в крепость, в Кириллов монастырь, в строгость перевели. А мои показания были бы ему могильным камнем. Привезли меня в Москву, и тут случилось непредвиденное происшествие, которое к сегодняшнему дню имеет отношение.
11
Руки Сергию завязывали подле кистей верёвками, обшитыми войлоком, ноги стягивали ремнями и поднимали тело на воздух. Палач наступал ногой на конец ремня, тянул, разрывал тело, суставы выворачивались из рук, и потом палач бил по спине кнутом изредка, в час ударов тридцать, и от каждого удара будто ножом вырезана полоса. Разжигали железные клещи накрасно, хватали за рёбра…
Старец Сергий от наветов отказывался. Фрола Разина, его признавшего, встретил глазами пустыми, а чернецам, которые его у бывшего патриарха Никона видели входящим и выходящим, противные слова говорил. Старец Сергий силён ещё, но после пыток сдал, голова болталась, язык распух, и говорить он не мог.