Он начал разбирать материалы, принесённые с завода. Потом их спрятал, – сегодня явно не работалось. Решил проверить все расчёты завтра с утра, на свежую голову.

Раньше такие материалы никогда не оставались у Лерро дома, даже когда он бывал болен. С неумолимой педантичностью Штенгель забирал их вечером, чтобы на ночь спрятать в специальный сейф на заводе. Но Кубис сделал для тестя послабление. Конечно, исходя из своих собственных интересов. Он надеялся, что в один прекрасный день ему всё же удастся добыть нужные чертежи и расчёты. Правда, он ничего не понимает в технике, а особенно в радиотехнике, не имеет представления о высшей математике. Но Пауль Кубис полагается на вдохновение, которое подскажет ему, что именно надо сфотографировать, а что оставить без внимания. И он, конечно, надеялся на Гольдринга. Генрих, с его образованностью, безусловно, сообразит, что к чему! Конечно, Кубис документов из рук не выпустит – не такой он дурак! – просто покажет Гольдрингу и попросит совета.

После замужества дочери Лерро оставил за собой весь первый этаж, но фактически жил в кабинете и выходил в столовую или гостиную, только когда туда спускались молодые или приходили гости. В остальных комнатах нижнего этажа разместилась охрана, слуги.

Сегодня Лерро чувствовал себя в своём кабинете особенно одиноко. И надо же было позвонить этому Лемке! Правда, Гольдринг обещал вернуться. Вот, кажется, и он. Так и есть!

– Надеюсь, со всеми делами уже покончено? – осведомился Лерро.

– На сегодня со всеми. Могу даже заночевать у вас.

– Это прекрасно! – обрадовался Лерро. – Сейчас поужинаем, разопьём бутылочку, чтобы лучше спалось!

– О, я сплю, как сурок!

– Молодость, молодость! А вот мне не спится!

– Вы, вероятно, выбились из колеи. Чтобы войти в норму, надо выпить снотворное.

– Не в снотворном дело, спать не дают одолевающие меня мысли.

– Такие тревожные?

Лерро ответил не сразу. Он несколько раз затянулся сигаретой, задумчиво глядя в угол комнаты, словно решая, продолжать разговор или нет. Но потребность довериться кому-то, с кем-то посоветоваться была настолько велика, что Лерро не выдержал.

– Вы знаете решения Ялтинской конференции? – спросил он, напряжённо вглядываясь в Генриха.

– Читал, но подробностей уже не помню.

– Но ведь вы не могли позабыть те решения, в которых идёт речь о наказании так называемых военных преступников?

– Думаю, что это лишь декларация. Война – есть война, и история не знает примеров…

– Да, да, они не имеют права, они не смеют судить, кто виновен, а кто нет!

– Вы так об этом говорите, словно решения этой пресловутой конференции могут непосредственно коснуться вас.

– Когда они станут действенны, они коснутся и меня. Как это ни бессмысленно и ни странно звучит… Впрочем, возможно, не так уж и бессмысленно… если взглянуть на это с другой точки зрения.

– Ничего, абсолютно ничего не понимаю!

Лерро задумался, и в голосе его, когда он заговорил, слышались нотки сомнения.

– Видите ли, барон, ваша скромность… да, ваша скромность позволила мне никогда не касаться в наших беседах моей работы на заводе, и потому…