В конторе, в кабинете горного инженера Савочкина, сидели становой пристав Вигилянский и Хрипунов. Точнее, сидел Вигилянский, а Хрипунов стоял перед ним и докладывал:

— Нарочный так сказал — Столбов-Расторгуев и Савочкин на тот свет угодили, пятерых варнаков прибили, остальных, кто уцелел, арестовали, золото, которое в тайнике было, забрали, теперь возвращаются, скоро здесь будут. Я с этим нарочным две подводы навстречу отправил, на всякий случай…

— А господин полицмейстер, как он?

— Поправляется, с утра покормил его, повеселел. А теперь спит, будить его не надо, сон это первое дело.

— Там в подвале кричит кто-то, просит, чтобы выпустили. Кто такой?

— Подчиненный у Савочкина был, навроде денщика, Тимофей. Допросить бы его, он много чего знать должен… А еще хозяина дома, где жену урядника держали, и сына его арестовать бы…

— Людей сейчас пошлем и денщика этого допросим. Пусть пока посидит. Что еще?

— В зимовье тоже бы людей отправить, остатки Парфенова вывезти.

— Некогда пока. Полежат, не протухнут — зима на дворе. Теперь бери людей и сам поезжай навстречу.

Но ехать Хрипунову далеко не понадобилось. Едва лишь выбрались за крайние избы прииска, как увидели, что навстречу им, вытянувшись темной лентой, двигаются люди. Двигаются медленно, устало, с трудом одолевая снежные заносы и оставляя за собой глубокую, притоптанную полосу. Хрипунов, не удержавшись, помчался навстречу, обрадовался, увидев Жигина, и еще издали закричал:

— Живой, урядник, живой! А я переживал за тебя!

На Гришу-Мишу старался не смотреть, словно не замечал их, и они, встревоженные, подступили к нему сразу с двух сторон. Смотрели молча и угрюмо ждали. Хрипунов, словно нечаянно заметив агентов, мимоходом доложил:

— Дома у меня лежит, выздоравливает.

И снова повернулся к Жигину. Очень уж хотелось ему показать этим ухарям из Ярска, которые грозились извести его, если он полицмейстера не спасет, что и без них, таких важных, он свое дело знает и подсказывать ему не надо. Но Гриша-Миша, услышав, что Полозов жив, разом забыли про свои угрозы и бросились обнимать Хрипунова. Тот сердито отпихивался от них и бормотал:

— Чего тискаете, я не девка! Поехали, там уж заждались все, пристав места себе найти не может…

— Погоди, — перебил его Жигин, — Вигилянский на прииске?

— Собственной персоной, и очень желает своего урядника видеть. Поехали… Я уже и баньку велел затопить, попаритесь от души… Поехали…

Остаток дня и половину ночи провели в разговорах, парились в бане, пили чай в доме у Хрипунова и полицмейстер Полозов, заметно окрепший, снова и снова просил рассказать обо всем, что произошло без него за каменной грядой.

Утром следующего дня большой обоз приготовился выйти в путь. На прииске оставались Хрипунов и елбанские стражники, чтобы следить за порядком.

— Смотри у меня, — наказывал на прощание Вигилянский, — во все глаза смотри, чтобы здесь ни стуку, ни грюку без твоего ведома не случилось. Если еще раз такая история произойдет, я с тебя голову сниму!

Хрипунов тянулся перед начальником, а про себя думал: «И этот грозится, все грозятся, а я только бабу свою обещаюсь отлупить, да руки не доходят. Бросать надо эту службу к чертям, вот брошу и сам себе буду хозяин».