Дым становился все гуще и удушливей.

В коридоре застукали шаги — кто-то бежал к каморке. Диомид, продолжая кричать, отступил чуть в сторону, и когда снаружи загремел открываемый запор, он яростно вывалился из дверного проема, как медведь из берлоги, когда поднимают зверя длинной жердью и будят посреди зимней спячки. Руки вскинулись сами собой, сомкнулись, ухватив кого-то за грудки, кого — он даже разглядеть не успел, и с маху, со всей силы, грохнул противника об стену. Толстые бревна отозвались глухим звуком. Диомид, стервенея от ярости, которая сейчас захлестывала без остатка, бил и бил обмякшее в его руках тело, будто хотел вколотить варнака в дерево. И пропустил момент, не оглянулся, только всхрапнул, когда сзади кто-то обрушился на него и замкнул горло сильной и безжалостной рукой.

— По-мо-ги! — захрипел Диомид, задыхаясь от дыма и от руки, перехватившей ему горло. Хрипел из последних сил, звал Парфенова, но не дозвался, и помощи не последовало, только метнулась тень по стене, озаренной пламенем, и исчезла. Даже звука шагов не услышалось, будто пролетел Павел Лаврентьевич по воздуху, устремляясь к выходу из зимовья.

А рука вжималась в горло, не ослабевая, сильней и сильней, не оставляя уже и малой щелочки, через которую проникал бы воздух. Замелькали в глазах цветные кругляши, еще чуть — и он обессилит окончательно. Задыхаясь, Диомид вздернул руки и вдруг наткнулся на голову нападавшего, в последнем отчаянном усилии запустил пальцы в густые волосы, рванул их изо всей силы, выдирая с корнями, и рука ослабла. Успел глотнуть воздуха и снова сомкнул пальцы, еще раз рванул и вывернулся из плена душившей его руки. Навалился, сшиб варнака с ног и теперь уже на его шее свел руки в мертвой хватке. Когда тело под ним перестало дергаться, он поднялся. Ноги дрожали и плохо слушались, но Диомид еще нашел силы и затоптал разгорающееся пламя. Затащил варнаков в каморку и захлопнул запор. Выбрался из коридора, настежь распахнул входную дверь и лишь тогда отдышался. Крикнул:

— Павел Лаврентьич, ты где?!

Отзыва ему не последовало. Он еще несколько раз крикнул — ни звука. Понял, что звать своего хозяина бесполезно — сбежал он. Кинулся, спасая себя, прямо в ночь — подальше от проклятого зимовья.

— Ну, и черт с тобой! — вслух сказал Диомид и пошел искать Ванюшку.

Нашел он его спящим на топчане. Лицо мальчишки освещало пламя свечки, горевшей в жестяной плошке. Диомид склонился над ним, долго разглядывал, словно после длительной разлуки, и душа успокаивалась. Теперь ее уже ничего не пугало.

«Дождемся утра, Ванюшка, — думал он, — запряжем лошадку и съедем отсюда. А в город вернемся, найдем где приютиться, и будем жить, как добрые люди живут. К Парфенову я больше не вернусь, гнилой человек оказался, ну и ладно… Клином свет на нем не сошелся…»

И много еще о чем думал Диомид, карауля безмятежный сон Ванюшки до самого утра.

А утром запряг лошадку, усадил мальчишку в сани, и они уехали, оставив зимовье и запертых в каморке варнаков. Выпускать их Диомид не рискнул. Был уверен, что они оба живы, и поэтому опасался — навалятся вдвоем… Нет, пусть посидят день-другой, с голоду не помрут, а на прииске он про них обязательно скажет.