— Немедленно прекратить! — Тщедушный Мартышкин обеими руками схватился за воротник грязной куртки, болтавшейся на плечах субъекта, для верности уперся ногой в стену и потянул задержанного на себя.

Раздался треск рвущейся материи, и Сысой грохнулся крупом об пол, сжимая в кулаках кусок ткани.

На пышущих здоровьем, круглых и румяных лицах «крепленых беретов», являвших собой элиту войск МВД, возникло некоторое подобие интереса.

Субъект цыкнул зубом, поморщился, передернул плечами, но вылезать из окошечка не спешил.

— Сопротивление сотруднику милиции! — заголосил Мартышкин, сидя в луже грязной воды, натекшей с обуви входящих аккурат рядом ковриком, о который, по идее, им следовало вытирать ноги, но никто почему-то этого не делал.

Чердынцев горестно вздохнул, упер ладонь в лоб бухарику и вытолкал голову алкаша из проема окошечка.

Стажер отбросил в сторону свой трофей, резво вскочил и повис на спине у задержанного.

С минуту младший лейтенант и пьяница из соседнего дома, вся вина которого заключалась в том, что он решил отлить на угол здания РУВД, молча толкались и пыхтели.

Наконец Мартышкин метким тычком под ребра заставил противника развернуться боком, треснул ему носком ботинка по щиколотке, схватил за грудки и дернул на себя. Пьяница мазнул грязной ладонью по лицу Сысоя, смачно плюнул стажеру на брючину и немедленно получил в ответ удар кулаком в грудь, отбросивший его на стойку перед окошечком дежурного.

Затылок алконавта вошел в соприкосновение со стеклом, и на стол Чердынцеву посыпались осколки.

«Крепленые береты» привстали, не желая упускать ни единой подробности из разворачивающейся у них на глазах душераздирающей сцены.

— Скотина! — заорал ошалевший майор, увернувшись от падающего аки лезвие гильотины особенно крупного осколка и напрочь забыв о правилах хорошего тона, в теории свойственных всем без исключения офицерам российской милиции. — Ты что наделал, шпрот недодавленный?!

Мартышкин подхватил сползавшего на пол оглушенного бухарика и поставил его вертикально.

— Отвечать, когда тебя господин майор спрашивает! — в манере служаки-ротмистра воскликнул стажер.

Пьяница замычал нечто невразумительное.

— Я не его спрашиваю! — возопил Чердынцев. — А тебя, чудовище!

— А что я?! — удивился Мартышкин.

Входная дверь распахнулась, и в проеме показался подполковник Николай Александрович Петренко, прибывший в родное управление с совещания у начальника ГУВД, где его опять ставили всем в пример как главу подразделения, укомплектованного самыми толковыми сотрудниками в пределах городской черты, и на карачки за невысокий процент раскрываемости заказных убийств, которых на участке Петренко сроду не совершалось.

Петренко вытер подошвы забрызганных грязью ботинок о черный синтетический коврик и окинул печальным взором помещение.

Чердынцев, Мартышкин, дежурный сержант в форме восхитительного серого цвета, с автоматом на плече и чуть тронутыми бледно-голубой тушью длинными девичьими ресницами, чье лицо можно было бы смело поместить в музыкальную энциклопедию в качестве иллюстрации к статье «Юность Петра Ильича Чайковского», и три «спецназовца» застыли на месте.