…То есть жизнь впереди была беспросветна, как темнота, мчавшаяся в лобовое стекло «Жигулей». И всё хорошее, что присутствовало вокруг, казалось злобной пародией на её былые мечты, пусть глупые, наивные, девчоночьи, но такие чистые и светлые. Жестокой насмешкой был даже уютный автомобиль, резво катившийся по шоссе. И красавец супермен за рулём…

Саша вначале пытался её развлекать ничего не значащим разговором. Потом уловил состояние девушки и, не обидевшись, тактично умолк. Только время от времени косился на неё, обмякшую на удобном сиденье. И чему-то усмехался углом рта – так, словно знал некую тайну.

На автомобиле всё действительно рядом, до всего рукой подать. Лоскутков и Наташа прибыли в «Эгиду» за сорок пять минут до начала официального рабочего дня. Поднявшись наверх, Наташа положила сумку и машинально включила компьютер. Всё как всегда… но доброжелательно подмигнувший экран вдруг вызвал у неё чувство прямо-таки животного омерзения. Как и мысль, что придётся провести за ним ещё один день. Неожиданно для себя Наташа сорвалась со стула и – пока никто не заметил внезапно хлынувших слез – кинулась по коридору в дальний конец, где располагался сортир.

В маленьком «предбаннике» этого жизненно важного заведения имелось окно с рифлёным стеклом. Выпуклый рисунок стекла был таков, что за окном в любую погоду шёл дождь. Наташа не потрудилась зажечь свет из предрассветной темноты, царившей снаружи, проникали движущиеся уличные отсветы, и стеклянные капли оживали, переливались, текли…

Кое-как справившись с собой, Наташа яростно высморкалась в раковину и стала умываться холодной водой из-под крана. Зарёванная секретарша – это уж совсем никуда не годится. Это даже хуже, чем «дохлые мухи», с которыми собирался бескомпромиссно бороться Плещеев…

Нельзя сказать, чтобы она совсем уж забыла об окружающем мире, но Катя вошла беззвучно, и Наташа даже испугалась, внезапно заметив её рядом с собой.

– Влюбилась? – неожиданно вздохнуло второе лицо в группе захвата.

Наташа сразу подумала о Сергее Петровиче, который уж точно лишнего разу на неё никогда не посмотрит да и правильно сделает, – и все её усилия по приведению в порядок носа и глаз пошли насмарку. Слезы хлынули снова. Катя решительно развернула её к себе и обняла. Наташа ткнулась лицом в мягкую от многократной стирки ткань её камуфляжа (иных одеяний на дежурстве Катя не признавала) и вдруг поняла, чего ей все эти месяцы не хватало. Наверное, она слишком долго всё носила внутри, не считая возможным поплакаться маме и тем более брату. А старшей сестры или близкой подруги – такой, чтобы вдосталь отреветься у неё на плече, зная, что не последует ни сплетен, ни любопытных расспросов, – у Наташи не было. И кто же мог знать, что в этом качестве выступит суровая и молчаливая Катя!.. И к тому же произнесёт заветное слово, которое, как ключик, растворит давно копившуюся плотину…

– Ты, короче, смотри… – гладя её по голове, отчего-то сипло и временами кашляя говорила всегда невозмутимая Дегтярёва. – Если у вас вдруг дело на лад, я что… Я только рада буду… Ему, может, по жизни как раз ты и нужна…