Матвея этот вопрос не занимал. В райкоме комсомола его приняли тепло и послали в область на курсы инструкторов. После них направили в Город. На курсах Мотю научили изучать директивы партии и неуклонно проводить их в жизнь. Говорить он умел, терять было нечего, инструктор райкома комсомола Спиридонов прославился своей непримиримостью к уклонистам и кулацким подпевалам. Ему поручали самые тяжелые дела, и он справлялся легко. Там, где другие сомневались, думали, опасаясь ломать судьбы людей, Матвей рубил сплеча. Оказалось, что именно это и требовалось. В двадцать Спиридонов стал секретарем райкома комсомола, в двадцать два — инструктором райкома партии. Коллективизация завершилась, кулаков выслали, но врагов у Советской страны не убавилось. Теперь Матвей разоблачал вредителей и тайных троцкистов. Он первым брал слово на собраниях и клеймил врагов, невзирая на должности и заслуги. Первый секретарь райкома, старый большевик, как-то укорил его:
— Ты хоть думай, что говоришь! Человек с царизмом боролся, на каторге сидел, а ты на него — «тайный враг», «агент империализма»… Какой он агент? Ну запутался, не с тем дружил когда-то, так что? После твоих речей его из партии погнали, а он эту партию создавал…
Разговор Матвею не понравился, и он позвонил начальнику местного НКВД. Тот пригласил к себе, молча выслушал и достал из ящика лист бумаги.
— Пиши! Все! Кого секретарь защищал, как советовал быть терпимым к врагам народа…
Матвей написал, и через месяц секретаря райкома арестовали. Вместо него прислали другого. Этот никого не защищал. Матвея он повысил до начальника отдела и разговаривал с ним предупредительно. Матвей понял, что секретарь его боится. Первый человек в районе! Другие его тоже боялись, но чтоб Сам! Матвей упивался своей властью. Кем он был еще совсем недавно? Нищим крестьянским подростком. Сегодня он солидный человек, живет в райцентре, сытно ест, вкусно пьет, его уважают и боятся.
Была в его положении и другая сторона. Никто не хотел с ним дружить. Женщины сторонились. Матвей как-то съездил в Грязновку, отвез матери и младшим братьям богатые подарки. Мать подарки приняла, но попросила больше не приезжать.
— Ты теперь большой человек, известный, а нам тут жить, — сказала печально. — Вей свое гнездо, в наше не залетай…
Матвей вернулся злой и в тот же вечер напился. Скоро это стало повторяться, а потом вошло в привычку. На работе он не пил, с этим было строго, но дома отводил душу. От безысходности Матвей сошелся с квартирной хозяйкой, вдовой, старше его на двенадцать лет. Она его тоже боялась. Пьяным Матвей часто поколачивал ее — до синяков, но сожительница не жаловалась. Хоронила разбитое лицо под платком и тихонько плакала в уголке, тем дело и кончалось. Жизнь как-то шла. Она была хуже, чем ему хотелось, но много лучше, чем могла быть. Кроме того, оставалась надежда. Зимой 1941-го Матвей Спиридонов стал третьим секретарем городского райкома, ему пообещали учебу в партийной школе. Это означало, что его повысят и, скорее всего, направят в другой район. Но тут случилась война…