— Семьи предателей и врагов народа подлежат репрессиям наравне с самими врагами! — сказал он не допускающим возражения тоном. — Так велел наш Верховный главнокомандующий товарищ Сталин! Есть возражения?

Комсомольцы опустили головы.

— Ты! — Матвей ткнул стволом «нагана» в Васю. — Возьмешь винтовку, пойдешь в дом и пристрелишь ее! Понял? Выполнять! Живо!

Вася смотрел на него побелевшими от страха глазами. Матвей поднял ствол «нагана» на уровень переносицы комсомольца. Тот трясущимися руками стащил винтовку с плеча товарища и, спотыкаясь, побрел к дому. Через минуту внутри глухо стукнул винтовочный выстрел. Комсомолец вернулся, не отрывая глаз от земли, молча отдал оружие Пете и полез в телегу. Петя пристроился рядом. Матвей сел позади, положив «наган» на колени. Тронулись. Долгий Мох скрылся за деревьями, колеса телеги вязли в густой пыли лесной дороги, комсомольцы сидели тихо, и Матвей успокоился. Сунув «наган» за пояс, приложился к бутыли. Затем еще. Взял окорок. Ножа не было, и Матвей стал рвать сочное мясо зубами. Изжога исчезла, боль в боку угомонилась, Матвей ощутил в душе мир и покой.

— Василий! — окликнул он. — Выпей! — он протянул бутыль. — И Петю угости!

Василий послушно глотнул и передал бутыль товарищу. Тот в свою очередь приложился. Матвей подал окорок, Вася достал из кармана нож и отрезал пару ломтей в стороне от укусов начальника.

— Срежь мой кусанец! — попросил Матвей, Вася подчинился. Кус с ошметками от зубов вышел большой, но Матвей сжевал его весь, еще пару раз глотнув из горлышка. Комсомольцы не отставали. Пристроив на две трети опустошенную бутыль у аппарата, Матвей откинулся на солому. Стоял на редкость ясный октябрьский день. Воздух был прозрачен, в синем небе мягко вырисовывались желтые верхушки берез и красные — осин. Между ними то и дело встревали острые пики елей, но, подсвеченные уходящим солнцем, они выглядели не мрачными, а, наоборот, — веселыми.

«И зачем нужна эта партия? — вдруг подумал Матвей. — Эти свары, подлости, постоянный страх?.. Зачем я в нее лез? Жил бы спокойно в деревне, пахал землю — и голова бы не болела! Крестьян никто не трогает — ни советская власть, ни немцы. Всем есть хочется, а накормит только крестьянин. Да, отбирают у него, так ведь можно припрятать. Всегда так делали. К тому же лес вокруг, а лес всегда прокормит. Грибы, ягоды, дичь…»

Матвей сознавал, что обманывает себя, что жизнь крестьянина тяжела и беспросветна, что он никогда не сможет вернуться в деревню, но думать так было приятно. Он и не заметил, как уснул… В Осиновке Петя с Васей сначала разгрузили аппарат, затем начальника. Оттащив его в избу, они позвали вдову, та накрыла стол, и все трое допили конфискованный самогон. Перед тем как поднять первую стопку, Вася что-то сказал Пете, и лицо товарища сразу посветлело. После ужина парни стали петь, вдова подтягивала, они орали, не обращая внимания на начальника. Матвей и не мог им помешать. Он спал тяжелым хмельным сном, полным страхов и кошмаров. Время от времени он вскрикивал и дергал ногами. Но его никто не слышал…