— У вас есть право на его ношение?

— Чудила ты… я ж в лес еду. Один. С ночевкой. Как без него? Зря вы его таскаете, можно огрести неприятности.

— Ну, этого добра я за свою жизнь столько огреб…

— Пистолет отберут.

— А вот это херово будет, обидно… Мне его очень хороший человек подарил. Даром что генерал-лейтенант… Жалко будет, жалко. — Старовойтов аккуратно убрал пистолет в футляр, усмехнулся:

— И вообще, вы его сначала отберите… попробуйте. — Он выпрямился, отбросил со лба прядь волос. — Ну что, есть еще вопросы?

— Есть, — ответил Петрухин. — Но отвечать вы не обязаны.

— Ладно, отвечу… если и вы на мои ответите.

— Попробуем.

— Ну, пошли тогда пиво пить. Какой тут, к черту, пленэр с эскизами?… Пиво-то пьете, детективы частные?

— Пьем, — за двоих ответил Петрухин. Спустя четверть часа они сидели за верстаком, в окружении картин, глиняных и деревянных скульптур в компании художника и пистолета.

— Лиса! Я любил ее… Я, мужики, любил ее и, вероятно, люблю сейчас. Хотя… последняя фраза построена неверно и следует сказать, что я люблю ее невероятно. А она — тварь. О, как она подла и жестока. Она готова пройти по головам к своему успеху. Да, собственно, она всегда так и делала: шла по головам, по людям, по судьбам… Вы, может быть, считаете, что я говорю ерунду? Что это во мне играют оскорбленные мужские амбиции? Дескать, бросила красотка неудачника, а он теперь хочет вдогонку отыграться, облив ее грязью?

Думайте, мужики, что хотите. А лучше всего — не думайте вовсе, пейте пиво пенное — интеллектуальная мощь будет широченная. Но я говорю вам правду: Лисичка в принципе могла бы служить моделью Влекущей Стервы… Но где, господа, тот мастер, который раскроет ее характер? Я — не берусь. А она… она абсолютно рациональна. Она строит свое европейски-стерильное будущее и походя разбивает сердца… да, да, ОНА РАЗБИВАЕТ СЕРДЦА. Но, кажется, сама она этого не замечает. Вернее, не считает нужным замечать.

Она прекрасно разбирается в людях… это, видимо, наследственное. Как-то Таня рассказывала мне, что ее маман (а она ведь, Таня-то, из очень простой семьи) обладала невероятным даром. Маман была буфетчицей в советской разливухе системы «чебуречная», где и поила трудящихся, а вкупе с ними и тунеядцев, портвешком… была такая эпоха, еще до Горбатого… Так вот, маман точно знала, кто будет пересчитывать сдачу, а кто — нет. Она не ошибалась. Она не ошибалась никогда! Ни с трезвыми, ни с пьяными. Она видела клиента с порога. Навскидку и насквозь. Старых и молодых! И в соответствии со своим могучим даром недоливала, недодавала, обсчитывала… Таня была в восторге от маминого таланта. И изрядная часть этого высокого дара ей передалась.

Да, да… ей передалась часть мамашиного таланта — она умеет заглядывать в человека, находить в нем слабинку и — подчинять, строить под себя, под свои интересы. По большому счету ей не нужен никто. Никто! Даже сын… Да, да! Я вижу ваш, Леонид, удивленный взгляд… вижу, вижу. Но, как нынче принято говорить, за базар отвечаю. Давненько уже, когда только-только мы с Лисичкой сошлись… а время было чумовое, горбачевское, перестроечное. Эйфория в жопе играла, и считалось тогда, что я большой художник с большим будущим… вот тогда мы сошлись. Я голову потерял от ее молодости, а она неверно оценила мою стоимость в баксах… ошиблась, значит! Так вот: довольно скоро Таня залетела. Залетела, и мы стали ждать ребеночка. Я в ту пору почти не пил… Да и зачем, судари вы мои? И так хмельной был, без водки. В голове — восторг и северное сияние… не в смысле коктейлей, а в смысле полного поглупения от простого человеческого счастья, от горизонтов бескрайних. От Лисы, мужики, от Лисы. Она, надо отдать ей должное, умеет создать у мужика иллюзию счастья и любви. И ты ей веришь. И думаешь, что она на всем белом свете видит только тебя, дышит только тобой и живет только ради тебя.