Я нажал кнопку. Поднялась крышка багажника. Они, как коршуны, кинулись на футляры, распаковали их, потом снова уложили в багажник.

— Можете ехать, — сказал офицер. — Не понимаю, почему вы не подчинились блокпосту, раз у вас все в порядке.

Я тоже ничего не понимал. Уже в квартире Готфрида прочел бумажки, прикрепленные к футлярам. Это были ордера на вывоз трех картин современных чешских художников. Картины соответствовали ордерам. Ни о каком Франсе Гальсе не могло быть и речи. Мне стало смешно. Бандиты приволокли в рейх награбленные полотна. Лучшие предназначались, конечно, для главарей. Вор среднего калибра, Динглингер решил снять сливки, а воришка помельче, какой-нибудь чиновник департамента искусств, подсунул ему что подешевле. Поистине: вор у вора дубинку украл!

Я запер картины в сейф и позвонил Ирме в «Кёнигштайн».

— Вы получили указание шефа?

— Да. Он вчера посетил меня.

— С Динглингером тоже говорили?

— Нет, — удивилась она, — разве он приезжал?

— Вы знаете Динглингер а в лицо?

— Нет, мы не знакомы. А в чем дело?

Именно это мне нужно было узнать от нее.

— Из номера не выходите. Заеду за вами. Собаку устроили?

— О, герр Вегнер, я нашла для Девочки такое чудесное место! Один адвокат...

— Не называйте мою фамилию по телефону! Ждите!

У меня был один шанс из тысячи, как в той лотерее в Констанце. Еще один телефонный звонок, в отдел на Вальштрассе:

— Как мои подопечные?

— В порядке. Пообедали.

— Надеюсь, без шнапса?

— Конечно. Вы скоро будете у нас?

— Несколько задерживаюсь. В семнадцать ноль-ноль машина должна стоять у подъезда. Моих подопечных без меня не выводите.

В два часа дня я принял душ, подогрел себе кофе. Он был намного лучше, чем у мастера и Меченого. И все-таки они чувствуют себя увереннее, чем Готфрид. У них есть то, о чем он не имеет представления: верность и вера. Им не нужны наркотики для поддержания боевого духа.

В пятнадцать часов я снова сел за руль кремового «фиата» и поехал в «Кёнигштайн». Три с половиной часа до вылета.

Время шло скачками, как в коттедже Шмальхаузена перед взрывом. В такие дни чувствуешь особенно ясно: время — это атомы жизни. Их нельзя замедлить или ускорить. Но можно заполнить действием или бездействием. Пришло время действовать.

Ирма была несколько удивлена:

— Так рано? Шеф говорил, вы заедете в пять, с мальчиками.

— Маленькое изменение, фрау Ирма. Нам необходимо захватить кое-какое оборудование. Потом не успеем. Мы вместе заедем за вашими мальчиками. Чудесные ребята, ей-богу!

Я повез ее в район «Зюд». По дороге мы говорили об ее овчарке. Девочка будет жить за городом и получать кило мяса в день. С автомобильной стоянки у Технологического училища было хорошо видно угловое окно на верхнем этаже интерната. Через несколько минут оно открылось и закрылось: путь свободен.

Я вышел из машины, распахнул дверку перед Ирмой:

— Вы составите мне компанию, фрау Ирма? Шеф так заботится о вас, что запретил оставлять вас одну даже в Дрездене.

— Он преувеличивает мое значение, — сказала она, выходя.

Я повел ее под руку через тот переулок, по которому мы проходили с Анни. Никто не обратил внимания на офицера, заботливо поддерживающего свою даму.