Когда округ, в котором находились его имения, сделался достаточно населенным, чтобы составить особое графство, мистер Темпль, согласно обычаю новых поселений, был избран в нем на высшую судебную должность.

Сани Мармадюка Темпля продолжали скользить по лесной дороге.

Прошло порядочно времени, прежде чем судья настолько пришел в себя от волнения, что смог внимательно рассмотреть своего нового спутника. Он заметил, что это был молодой человек лет двадцати двух или двадцати трех, выше среднего роста. Фигуру его было трудно рассмотреть под грубой курткой, подпоясанной шерстяным кушаком, таким же, как у старого охотника. Глаза судьи остановились на минуту на лице незнакомца. Черты юноши, когда он уселся в сани, выражали какую-то тревогу, которая не ускользнула от внимания Елизаветы. Его беспокойство казалось всего сильнее в ту минуту, когда он просил своего старого спутника не проговориться; но когда он даже, по-видимому, окончательно решил отправиться в деревню, выражение его глаз не обнаруживало особенного удовольствия. Мало-помалу черты его привлекательного лица приняли спокойное выражение, и он погрузился в задумчивость. Судья внимательно всматривался в него некоторое время, а затем сказал с улыбкой, как бы подсмеиваясь над собственной забывчивостью:

— Должно быть, мой юный друг, испуг отшиб у меня память. Ваше лицо мне очень знакомо, а между тем, хотя бы мне сулили двадцать оленьих хвостов на шапку, я не смогу назвать ваше имя.

— Я всего три недели в этой местности, — холодно отвечал молодой человек. — Вы же, насколько мне известно, были в отсутствии гораздо дольше.

— Пять недель. А все-таки я уже видел ваше лицо. Правда, я так испугался, что не будет ничего удивительного, если я увижу тебя сегодня ночью в саване подле моей постели. Что ты скажешь, Бесс? Все ли я еще в полном уме или нет, и сумею ли я председательствовать в суде, или, что теперь гораздо важнее, устраивать сочельник в темпльтонской зале?

— Сумеешь гораздо лучше, дорогой отец, — отозвался веселый голос из-под капюшона, — чем убить оленя из гладкоствольного ружья.

Кони, по-видимому, чувствовали, что конец путешествия близок, и, прибавив ходу, быстро достигли того места, где дорога крутыми извивами спускалась в долину.

Судья очнулся от своих размышлений, когда увидел четыре столба дыма, поднимавшиеся из труб его дома. Когда дом, деревня и долина предстали перед ним, он весело воскликнул, обращаясь к дочери:

— Вот, Бесс, твой приют на всю жизнь! И твой также, молодой человек, если ты согласен остаться с нами.

Глаза его слушателей невольно встретились; и если краска, выступившая на лице Елизаветы, противоречила холодному выражению ее глаз, то усмешка, мелькнувшая на губах незнакомца, по-видимому, также отрицала возможность согласия с его стороны сделаться членом семьи судьи.

Склон, по которому им приходилось спускаться, был так крут, что требовалась величайшая осторожность, чтобы благополучно проехать по узкой дороге, извивавшейся вдоль пропасти. Негр сдерживал ретивых коней, давая таким образом Елизавете время рассмотреть картину, которая так быстро изменялась под воздействием человека, что девушка с трудом узнавала места, которыми так часто любовалась в детстве.