Очередь терпеливо молчала, на месте Туза треф никто оказаться не возжелал. Настурция - женщина серьезная и злопамятная, как начнет цены сбивать да тыкать в никому не понятные прейскуранты, только держись.
После времени открытия, оговоренного на жестяной табличке, прошло семь минут, Настурция двумя пальцами скинула крючок с петли. Очередь благодарно потянулась внутрь. Настурция из-под насупленных бровей сверкнула недовольством. Встали не так! К прилавку не пройти! Очередь покорно перестроилась. Настурция не подобрела, только шумно, драматически, как актриса на сцене перед принятием кинжала в свои груди, вздохнула, мол, олухи, боже мой, неужто не понятно?.. Очередь стоически перестроилась еще раз и, как видно, не угадала намерения приемщицы. Настурция не выдержала:
- Не понятно?.. Ближе к креслу стать нельзя что ли? - махнула на колченогое тряпично-деревянное безобразие, призванное воплощать многовековую идею внимания к ближнему оторванными подлокотниками и сальными потертостями.
Колодец подъехал, когда Настурция нарочито медленно раскладывала книжки квитанций под терпеливым и понимающим - не простое это дело, а как же? - взглядом подмокшей на дожде шушеры. Колодец грохнул дверцей машины и все подтянулись от грозного звука. Туз треф даже спину прогнул и победно глянул на сотоварищей по отдаче долгов: не тужи братва, выше голову, отец родной пожаловал самолично.
Колодец распахнул дверь ногой, вошел хозяйски, застыл посреди предусмотрительно освобожденной Настурцией комнатенки - все жались к стене и, если до того, кто и подозревал Настурцию в издевке, сейчас сразу убедился: Настурция права, все знала наперед, иначе как выкроить место, чтоб Колодец вот так победно застыл посреди своих владений. Послушались сдавленные - здрастьица, чуть более вольные - приветики и даже храпануло единственное - мое почтение.
Колодец молча прошествовал за шторку, кликнул Настурцию; приемщица удалилась, очередь ждала, от момента официального открытия отщелкало полчаса.
Колодец стоял спиной к Настурции и раскладывал железные рубли в столбики, время зря терять не любил: график имел скользящий, кому День возвращения, а кому День воздаяния, можно и возвращенные деньги пустить в оборот, если кредитование сегодня пойдет шустро, а так тому и быть. День возвращения совпал с пятницей и каждому ясно, что это удача.
Колодец извлек паркер Шпына для Настурции, повертел и безмолвно положил на табурет.
Настурция молчала: в раскладке их отношений теперь приемщица становилась вроде очереди, а Колодец вроде самой Настурции; и теперь Настурции положено было больше молчать, стараясь угадать тайные намерения Мордасова.
- Тебе! - Мордасов поддел табурет носком ботинка.
- Мне? - Настурция поспешнее, чем следовало, цапнула поблескивающий футляр. - От кого?
- Шпын расщедрился. - Колодец расшпилил английскую булавку на бумажнике, из шелкового зева торчали боковушки тощих пачек. - Видать свербит в одном месте.
Слова нехорошие, но их вполне достаточно, чтоб Настурция согнала хмарь дурного настроения с красивого лица и окунулась в сладостные мечты.