– Если ты помнишь, княже, я, когда мы выходили из амбара, споткнувшись, ненадолго задержался подле покойника, – Дмитрий согласно кивнул. – Вот тогда я их и подметил. Потому и упросил тебя выставить у тела охрану, чтоб ножа никто не касался. Сейчас принесут бумагу и мы, вымазав сажей пальцы на руках каждого из холопов Ивана Акинфича, сделаем на каждом листе по оттиску, а затем осторожно извлечем из убитого нож и станем сличать.

– А у своего побратима ты оттиск делать будешь?

– У него в первую очередь, чтоб ты сам убедился: они не совпадают.

– А промашки быть не может? Вдруг эти узоры у двоих, али троих похожими окажутся.

Улан поморщился, досадуя, что плохо объяснил.

– Еще раз говорю, они неповторимы. Хоть всю Тверь обойди, да что там, всю Русь, весь мир, но двух одинаковых не сыщешь.

Незаметно подошедший поближе Петр – интересно же – уловив, о чем идет речь, мгновенно сообразил, как поддержать друга и поучительно заметил:

– Об этом еще в Библии говорится, в книге Иова. Точно, точно, – и он процитировал: – И налагает Господь печать на руку каждого человека, чтобы все люди знали дело его.

Дмитрий крякнул и дальше спорить не стал.

– Ладноть, пущай. Но гляди, Улан, – впервые назвал его по имени княжич, выказывая тем самым уважение. – Коль не управишься до обедни, придется твоего побратима-гусляра, ежели он своего добра лишиться не желает, железом испытывать. Так наша «Правда» велит, – и он подозвал к себе Ивана Акинфича.

Как Улан и просил, княжич не просто добился от боярина утвердительного ответа, но и, отрезая все пути к отступлению, заставил прилюдно поклясться, что ни к Векше, ни к ножу ни он сам, ни его люди не прикасались. Дмитрий и дальше действовал строго согласно указаниям Улана, велев Ивану Акинфичу распорядиться насчет печной сажи, да сыскать стол и чернильницу с перьями, про которые в последний момент вспомнил Улан.

Едва принесли все требуемое из боярского терема, а расторопный дружинник, вернувшийся с торжища, выложил на стол здоровенную пачку бумажных листов, как Дмитрий, огладив их, заглянул в чугунок с сажей и, поморщившись, громко заявил:

– Не княжеское дело в грязи копошиться, – он посмотрел в сторону хмурого Ивана Акинфича и с сомнением покачал головой. – Да и не боярское, пожалуй, – и указал Улану. – Ну-ка, давай, займись. Тебе оное не зазорно.

Первым процедуру проходил Сангре. Окунув свои руки в горшок с сажей, он поочередно приложил каждую пятерню к бумажным листам. Улан, написав единичку и имя Петра на каждом из листов, властным жестом отвел его в сторону.

Следом по приказу княжича к столу потянулась дворня. С ними, в отличие от Сангре, хорошо понимавшего, что от него требуется, пришлось повозиться, но через полчаса все закончилось. Управившись со снятием отпечатков у последнего из холопов Улан, заявил:

– Теперь осталось осторожно, не касаясь рукояти, извлечь нож из тела, и сверить узоры с теми, что на листах.

Он вопросительно посмотрел на княжича и, дождавшись согласной отмашки, со всеми предосторожностями извлек из покойника орудие убийства. Положив нож на стол, он принялся старательно сверять узор на крови с отпечатками пальцев на бумажных листах. Дмитрий стоял рядом, внимательно наблюдая за его действиями.