Исаев вытащил из кармана два патрона, заряженные «бренеками».
— Один вам, другой мне — хватит, а? Я с собой на изюбря больше одного патрона и не возьму.
— А если промажете — обидно!
— Так я не промажу, Николай Иванович, я злой на охоте.
НАРОДНОЕ СОБРАНИЕ
Ванюшин шумно вошел в ложу прессы, бросил доху на кресло, не глядя сунул руку английским и японским газетчикам и громко спросил Исаева, шедшего следом:
— Максим, что сегодня показывают в этом бардаке? Вы программу не купили?
В зале — среди делегатов — прокатился шум, председатель сокрушенно покачал головой, поглядывая на Ванюшина с укоризной, и позвонил в звоночек. Оратор — эсер Павловский — продолжал выступление.
— Мы завоевали власть голыми руками! — говорил он.
Ванюшин, облокотившись о балкон, крикнул:
— Только в японских перчатках!
— Вызовите сторожа Герасима! Пусть он выведет этого зарвавшегося господина! — возмутились делегаты.
— Господин Ванюшин! — поднявшись со своего места, сказал председатель. — Я делаю вам последнее замечание. Вы мешаете обсуждению серьезнейшего вопроса.
— Серьезнейшее обсуждение глупейших идей, — хмыкнул Ванюшин и сел в кресло. — Я замолчал, председатель! Я замолчал! Я нем как рыба! — крикнул он веселым голосом. — Исаев, подтвердите, что я завонял, как рыба, протухшая с головы.
Павловский, досадливо махнув рукой, продолжал:
— И сегодня, когда все мы празднуем канун полного освобождения родины от красной тирании, следует еще раз вернуться к вопросу о налоговых обложениях тех наших граждан, которые своей предприимчивостью и бескорыстием скопили национальные богатства, которые в конце-то концов, господа, принадлежат народу! Но люди, занимавшиеся деловой деятельностью, тем не менее вынуждены до сих пор маскировать свою торговлю с Японией и Америкой, потому что, видите ли, находятся демагоги, считающие такую торговлю предательством национальных интересов. Я думаю, что в дни нашего победоносного шествия по России мы проведем в Народном собрании законопроект, снимающий тарифные ограничения на торговлю лесом и свинцовыми рудами, в которых так нуждаются наши союзники, наши друзья и братья!
Ванюшин поднялся с кресла, подошел к балкончику, обтянутому малиновым бархатом, и крикнул:
— Заплатите сначала за свое благополучие! Макиавелли говорил, что гражданская свобода состоит в благополучии своем собственном, жены, дочери и имущества. Но когда всем этим обладают — этого не ценят! Вы уже проиграли Россию, толстозадые кретины! Думаете только о своих минутных свинцовых и лесных барышах! Не понимаете вы — армия разложилась! Стала пьяной ордой! А вы — слепые скоты, жиром заплыли!
— Вон его! — закричали делегаты. — Полицию сюда! Полиция!
Исаев набросился на громадного, белого от бешенства Ванюшина и, легко скрутив ему руки за спину, выволок из ложи. Он бежал вместе с ним по фойе, слышал полицейские свистки; плечом распахнул дверь и затолкал Ванюшина в пролетку. Падая рядом с ним, он крикнул кучеру:
— Гони!
Ванюшин плакал, бормоча ругательства. Плакал он жалобно, по-женски. По-видимому, так плачут холостяки: всхлипывая, растирая по лицу слезы и очень себя жалея.