— Я пожалуюсь обслуге на батареи, — сказала Теодора у нее за спиной. — Заканчивается?

— Нет, — выдавила Элинор. — Нет.

Оно их отыскало. Раз ему не открывают, оно войдет само. Элинор сказала:

— Теперь я понимаю, почему люди визжат от ужаса. Потому что я сейчас завизжу.

— Тогда завизжу и я, — ответила Теодора и засмеялась.

Элинор быстро села на кровать, и они ухватились друг за дружку, напрягая слух. Что-то охлопывало дверную раму, тыкалось в щели, норовя пролезть внутрь. Ручка задергалась. «Заперто?» — шепотом спросила Элинор. Теодора кивнула и тут же в ужасе поглядела на дверь ванной. «У меня тоже заперто», — шепнула ей в ухо Элинор, и Теодора с облегчением закрыла глаза. Вдоль рамы вновь пробежал липкий стукоток, и вдруг, как будто нечто за дверью обезумело от гнева, удары посыпались с новой силой. Дверь задрожала и задергалась на петлях.

— Ты не войдешь! — крикнула Элинор, и вновь наступила тишина, как будто дом внимательно прислушивался к ее словам, понимая, глумливо соглашаясь, вполне готовый ждать. В комнату порывом ветра ворвался смешок, безумное хихиканье, и Элинор ощутила его позвоночником — легчайший отголосок хохота, короткого и самодовольного, прокатившийся по всему дому. Тут с лестницы донеслись голоса Люка и доктора, и — о счастье! — все закончилось.

Когда наступила настоящая тишина, Элинор судорожно вздохнула и отсела в сторону.

— Мы вцепились друг в дружку, как малые дети, — сказала Теодора, убирая руки с ее плеч. — Ты в моем халате.

— Я забыла свой. Все правда закончилось?

— На сегодня — да, — уверенно ответила Теодора. — А ты разве не чувствуешь? Мне вот уже тепло.

Тошнотворный холод ушел, и только когда Элинор вновь взглянула на дверь, легкий морозец напоминанием пробежал по спине. Она начала развязывать тугой узел, который затянула на поясе халата.

— Ощущение сильного холода — один из симптомов шока, — сказала она.

— Ощущение сильного шока — один из симптомов, которые я наблюдаю у себя, — ответила Теодора. — А вот и Люк с доктором.

В коридоре слышались их быстрые, встревоженные голоса. Элинор сбросила Теодорин халат и со словами: «Только бы они не вздумали стучать — еще один стук меня доконает» — убежала надеть свой. За спиной у нее Теодора просила Люка и доктора подождать минутку, сейчас она откроет дверь. Затем голос Люка произнес учтиво:

— Ну у тебя и лицо, Теодора! Как будто привидение увидела.

Вернувшись в комнату, она отметила, что и Люк, и доктор полностью одеты. Ей подумалось, что это неплохая мысль: встретить ночной холод, если он повторится, в свитере и шерстяном костюме. И плевать, что скажет миссис Дадли, узнав, что по крайней мере одна постоялица спит на чистом белье в уличной обуви и шерстяных носках.

— Ну, джентльмены, — спросила Элинор, — как вам нравится жить в доме с привидениями?

— Очень даже, — ответил Люк. — Замечательный повод выпить среди ночи.

Он держал в руках бутылку и стаканы. Элинор подумала, как уютно это будет, сидеть тесным кружком, в четыре утра, и пить бренди. Они говорили беспечно, быстро, исподтишка косясь друг на друга, и каждый гадал, какой тайный страх поселился в других, отыскивал в чертах и движениях перемены, невольные проявления губительной слабости.