Я намеренно не стала умываться. Придется напугать Себастиана, чтобы он молчал.

Брат стал звать Томаса и Рогера. Я равнодушно смотрела на него. Затем тихо произнесла:

— Они упали в воду.

— Что ты сказала?

Я вперила в него взгляд, и он, должно быть, увидел в моих глазах нечто новое, пугающее. Попятился.

— Я ударила их веслом, так что они упали за борт, — пояснила я и кивнула в сторону весла, которое так и лежало на том месте, где я накинулась на них. — Рогер упал сразу. Томас зацепился за борт, так что я укусила его, чтобы он отпустил руки. Поэтому у меня на губах кровь.

Широко раскрыв глаза, Себастиан сделал шаг ко мне.

— Мы оба прекрасно знаем — ты ничего не решишься сделать в одиночку, — спокойно сказала я. — Эти дни миновали.

Он остановился в полуметре от меня. Я облизнула губы, ощутила металлический привкус крови Томаса.

— Если ты тронешь меня хотя бы пальцем, я тебя убью, Себастиан. Ты понял? Я больше не твоя игрушка, чтобы делать со мной все что захочется. А если сболтнешь, что случилось, я скажу, что это ты их столкнул, и обо всем другом тоже расскажу. У меня есть доказательства твоих изнасилований.

Последнее было ложью.

Себастиан что-то пробормотал, но я не обратила внимания на его слова.

— Единственная причина, по которой я оставила тебя в живых, — потому что мама тебя любит.

Я прислушивалась к себе, пытаясь понять, что испытываю по поводу содеянного, — ведь я лишила жизни двух человек. Однако с удовлетворением осознавала: я сделала только то, что вынуждена была сделать, чтобы выжить. Вероятно, именно в тот момент я и стала взрослой.

Себастиан стоял, уставившись на меня. Но злость, только что столь явная, вмиг улетучилась — казалось, он смирился. Признал себя побежденным.

— А сейчас я расскажу тебе, что ты будешь говорить, когда мы доберемся до берега, — сказала я ему. — Ты скажешь полиции, что они упали в воду. Мы развернулись, чтобы искать их, но волны были слишком высокие. Ты понял? А потом будешь повторять этот рассказ каждый раз, когда тебя спросят, — до конца своих дней…

— С тобой всё в порядке, дорогая? Не раскаиваешься после вчерашнего?

Давид внимательно смотрел ей в лицо, гладя кончиками пальцев ее руку. Фэй оценила его тревогу. Было бы странно, если б он не тревожился. Но она могла ответить ему честно и откровенно:

— Ни капли раскаяния. Мы, трое взрослых людей, делали это по доброй воле, и я люблю и тебя, и Алису. Хотя и по-разному… — Она рассмеялась. — Но тем не менее. Это было прекрасно. Настоящая любовь. Настоящее уважение.

— Ты великолепна, — сказал Давид, и по его глазам она прочла, что он совершенно искренен.

— Да ну, ты просто так говоришь, — отмахнулась она, явно напрашиваясь на комплимент.

— Ты ведь знаешь мое мнение — я считаю, что ты самая красивая женщина на земле. Или мне следует выразить эту мысль еще более ясно?

— Думаю, надо выразить более ясно, — ответила Фэй, подалась вперед и поцеловала его.

В Давиде ей чудилось нечто особенное, от чего без конца хотелось слышать из его уст комплименты. Так приятно, когда он осыпает ее словами любви… И поцелуями. После той ночи у нее не было ни тени сомнения — Давид занимался сексом с ними обеими, но все время четко показывал, что любит только Фэй.