— Ну, вот там народу побольше. Престижный район, так сказать. Там военных бывших много. Они стараются вместе держаться. Не любят их люди. Вот и кучкуются.

— И тут их не любят?

— Ну да. Не защитили ведь. Ну, мы, сталкеры, хорошо к военным относимся. Сотрудничаем с ними. А вот всякие там массы…

— В гадовнике их не любят, в Москве не любят. Ох, и тяжко военным. — Ухмыльнулся Варяг.

— Да кому сейчас легко? Тут, в столице, конечно, своя специфика. Многое поначалу непонятно будет. Но через пару тройку дней понимать многое начнете. Кто чем дышит, кому симпатизирует. С кем можно дело иметь, а кому без предупреждения лучше сразу пулю в череп вогнать. Короче нормальная цивилизованная жизнь кипит. — Аксай покачал головой и невесело улыбнулся. — Добро пожаловать в Москву.

Газпромовский комплекс высоток проплыл слева от лунохода торчащими в небо огрызками полуосыпавшихся зданий. Доехав до перекрестка, где сходились улицы Перекопская и Каховка, машина повернула налево, как и указали направление сталкеры, и двинулась по широкой улице в сторону улицы Наметкина. Справа снова тянулась вереница огромных жилых домов. Николай смотрел на них в смотровую щель. Пустые глазницы окон, давно лишенных остекления. Вроде туже картину он наблюдал и в Надеждинске, но здесь все было иначе. Мрачный лик родного города давно приелся. Стал обыденным. Но здесь что-то новое. И дома эти были несравнимо больше типовых панельных пятиэтажек Надеждинска. Огромные великаны, вмещавшие когда-то в своих чревах тысячи жильцов разных возрастов, профессий, национальностей, смотрели теперь на него мертвой пустотой. Когда-то в этих окнах горел свет. Кто-то на балкон покурить выходил. Каждая квартира свой обособленный мирок с горсткой людей называемой семьей. Там люди жили, влюблялись, женились, ссорились, разводились, смотрели телевизор, читали книги, пеленали детишек, устраивали застолья и умирали, конечно. Смерть была всегда. Но когда она являлась лишь неизбежностью жизненного пути человека, то это было горем для близких. А когда смерть стала единственным и окончательным решением чьих-то безумных голов, решивших погубить всех и вся, то как это назвать? Неожиданно. Массово. Глобально. В ясный летний день. Мир погрузился во мглу и холод. Мир погрузился в смерть. Как-то странно в этом мире выглядели они, выжившие. Странно и противоестественно. Как будто их жизнь была теперь чьей-то преступной халатностью. Производственным браком творцов апокалипсиса или бездарностью всего людского вида, который даже собственную гибель не смог окончательно довести до конца и сделать на совесть. И противоестественно смотрелся этот человек в окне. Человек в окне? Николай присмотрелся. Да, действительно в одно из окон на седьмом этаже смотрел человек. Может это обман зрения? Может, какой-то шутник поставил там чучело? Нет. Человек пристально смотрел на луноход. Затем отошел от окна и исчез во мраке квартиры.

— Там, кажется, есть кто-то, — сказал Николай. Ему пришлось заставить себя произнести это, так как сомнения еще были. А после галлюцинаций вызванных пси-волком он с трудом находил в себе силы верить своим глазам.