– Целая одиссея! – восклицал он, слушая в этот вечер рассказы Корсакова.

На подходе к Петропавловску Римский встретил гребное судно, убегавшее от врага, под командованием боцмана Новограбленых. Тот предупредил, что в Петропавловске бой. Воин Андреевич сдал ему часть почты, сам ушел в пролив, ходил по Охотскому морю, встретил наши бриги, шедшие на Камчатку, предупредил их об опасности. Дни были тревожные, никто не знал, что в Петропавловске. Корсаков пошел на Курилы, на одном из островов у подножия огромной сопки пристал подле маленькой компанейской фактории, где жил среди курильцев единственный служащий ее – финн.

Много насмотрелся Воин и натерпелась его шхуна, пока не подошли к селению на западном берегу Камчатки и частично не узнали там новости. Послал письмо в Петропавловск, уходил от штормов в море, опять пришел к селению, взял почту, присланную от камчатского губернатора. Оказалось, что враг, уходя из губы, взял в море наш корабль, принадлежавший Компании.

– Право, одиссея! – восклицал Геннадий Иванович. – Я послал за оленями. У меня тунгусы неподалеку пасут своих зверей, и почту отправим. Я от себя пошлю бумагу Николаю Николаевичу. Теперь, Воин Андреевич, надо скорей все убирать с Камчатки. Долг мой – без минуты промедления сделать все, что в силах человеческих, чтобы убедить генерала принять мой план.

Геннадий Иванович радовался победе, спасению войск и своей родной «Авроры», на которой он прослужил долгие молодые годы, лучшую пору жизни. Он плакал, услыхав вчера, как сражалась «Аврора». Теперь имя ее бессмертно и будет переходить от судна к судну на века, пока существует наш флот!

Тунгусы набрали табачку на дорогу. Антипа среди них не было. Он в Аяне.

Почта ушла. Римский-Корсаков, Невельской и Козлов пошли смотреть казарму и дома. Воин Андреевич решил поселиться с Вейрихом и Зарубиным в том из флигелей, где жили холостые офицеры экспедиции.

– Можете почаще к нам ездить, – говорил Невельской. – В Николаевске у нас теперь собралось целое общество. Жена ждет вас и будет очень рада.

Экипажу назначили места в казарме. Алена Калашникова с утра хлопотала у плиты и печки – пекла хлеб и приготовляла обед для прибывшей команды, которая с сегодняшнего дня столуется на берегу. Один за другим входили в обмерзшую дверь рослые, видные матросы шхуны, внося холщовые мешки со своими пожитками.

– Хозяйка у нас тут будет очень хорошая, – сказал подшкипер Воронкин своему капитану, кивая на русую рослую Алену.

– Мы ее по прошлому году знаем, – подтвердили матросы.

Для запасов шхуны открыли склад. Порох предстояло сгрузить и скатить бочонки в пороховой погреб. Обсуждали, как довольствовать команду. Невельской перед отъездом отдал распоряжение в Николаевске, чтобы в Петровское отправили полтуши свежего мяса. На другой день после обеда Невельской и Римский выехали на собаках в Николаевск.

Вот и настало долгожданное время, когда Воин мог посидеть вечер у Невельских, в их новом доме, за чашкой чая и дружеской беседой. Сколько раз ни приходил он со шхуной на косу, и всегда что-нибудь было не так: то нет Невельского, ушел на Сахалин, то разные другие приятные и неприятные события, и всегда суета, спешка.