Лес на горах чуть заметно тускнел. Близка осень.
На посту выстроились казаки. Адмирал съехал помолиться.
А еще через день фрегат «Диана», торжественно распустив паруса, уходил в плавание. Спускались к воде хребты материка.
«А жаль, что Гончаров не пошел в плавание! Не понял он ничего, всей глубины смысла морской жизни! Не моряк он и не чувствует пульса современности! Но еще спохватится, не рад будет, ох, не рад! Когда не получит никакой награды за путешествие, так и вспомнит, локти будет кусать! Неаккуратен, безволен оказался, не довел дело до конца! Так поделом ему!»
И оттого, что даже писатель ничего не понял, адмирал чувствует себя одиноким, гордым орлом, парящим в заоблачной выси.
Но что-то японцы… Скучно и тяжело бывает и на душе у адмирала. И он вспоминает семью. Но еще сильнее владеет им чувство долга.
Бьет волна. Ветер в мачтах. Да, только моряк может испытывать подобное наслаждение…
Глава четырнадцатая. В Киренске
По прибытии со свитой в Аян Муравьев узнал, что и там нет никаких известий о Камчатке. Это его очень озаботило, и он приказал Римскому-Корсакову немедленно идти на шхуне «Восток» в Петропавловск.
Перебравшись через хребты и болота, губернатор вскоре добрался до Якутска. Под благовидным предлогом он оставил там почти всех своих спутников, вместе с Гончаровым, решив, что пусть тут поживут, нечего им торопиться в Иркутск, а тем паче в Петербург. Пусть Иван Александрович изучает Сибирь хорошенько, самую жизнь во всей глубине, да познакомится с великим подвижником преосвященным Иннокентием.
Подходя по реке Лене на баркасе к небольшому городку Киренску, Муравьев увидел на берегу встречавший его, как и всюду, народ, духовенство, чиновников и среди них элегантную высокую даму в широкополой шляпе. «Неужели? Какая самоотверженность! Какое счастье!» – подумал он.
Едва баркас стал приставать, как Екатерина Николаевна, подобрав юбки, быстрым и крупным шагом подошла по отмели и, протянув мужу руку в перчатке, сама помогла ему сойти.
– Я поздравляю тебя, Николай! – сказала она по-французски.
– Благодарю тебя, мой друг.
– Ты все открыл что желал?
– Да… Какие новости?
– С Черного моря плохие известия…
Он тихо пожал ее руку, как бы утешая.
Начались преподношения хлеба-соли, а затем рапорты.
Екатерина Николаевна очень соскучилась по мужу. Он уехал давно. Ее положение не позволяло слишком сближаться с кем-либо из тех, кто был ей мил. Она ждала мужа, молилась за него, желая ему успеха.
За последнее время она вдруг почувствовала некоторую враждебность части окружавших ее людей. Шла война, заговорили, что она француженка, ее образ жизни, слишком скромный для жены генерал-губернатора, казался странным, замкнутость ее толковали, кажется, по-своему. Эта странная подозрительность, как знала она от мужа, воспитываемая правительством, особенно находила благодатную почву среди чиновников, желавших отличиться и без риска для здоровья выказать свой патриотизм во время войны, а также в среде тех, кто почему-либо был недоволен мужем.
Одиночество тяготило ее. Узнав, что муж едет, она решила не ждать. Путь ей знаком. Пять лет назад они путешествовали вместе на Камчатку и проплыли Лену. На этот раз у нее с собой лишь гребцы и горничная.