– Быстро!

– Крылья у него есть?

– А зацем ему? – ответил Еткун. – Нету крыльев!

– Есть крылья! – перебил хозяин.

– Нету! Я сам видал, ево летает, у-ух! Пуля – нету крыльев. У стрелы тоже нету. Ево толкает – и посе-е-ел!

Когда шли на шлюпке к фрегату, Можайский спросил Еткуна:

– А как ты думаешь, летать без крыльев можно?

– Ну да, кидай – и его летит. Крыльев нету, но хвост ли, ково ли надо, наса стрела летает, но у нее такой стуцка делаем, ево дерзит лучсе и как раз попадает.

Можайский задумался.

– Тебе адмирал рубахи не дает?

– Нет!

– Я тебя крещу сам и дам тебе рубаху.

– А Араске?

– И ему дам. Как тебя крестить? Попа надо?

– Не знаю, попа ли, батюску ли. Геннадий Иванович тозе, как ты, мундир таскает, одёза не поповская, а Богу молит, поповская песня поет, тозе как поп ли, батюска ли, а крестил он много, иконой крестил и еще розгам крестил, кто второй раз из-за рубахи ходил. На голове маленько волоса стриг, кто купать боится.

– А как же шаман, если ты крестишься?

– А саман тозе! Ево мне не месает. И ты спроси саман, как ево летает. Ево умеет. Ево летает и пузой баба попадает. Тебе тозе, наверно, так хоцет?

– Я тебя крещу! – не слушая Еткуна, продолжал Можайский. – В шамана верить не надо. Попросим нашего попа, а я буду твой крестный отец и дам тебе свое имя. Ладно?

– Конесно!

– Так ты думаешь, – сказал Можайский, налегая на весла, в то время как Еткун сидел на руле, – человек может летать?

– А це, тибе этим дела думает?

– Да.

– Однако, без церта дела не могу, – ответил Еткун и сплюнул за борт, – саман посоветовай, ево знает… А це, Саска, тибе по земле не хоцу ходить? На земле тозе хоросо…

Пришла «Аргунь». Прибыл Невельской. Еще издали заметил он, что фрегат без мачт. Они спилены. Команда малочисленна. Почувствовалась старость судна.

– Где адмирал? – спросил Геннадий Иванович, поднявшись на палубу и поздоровавшись с Уньковским.

– Его превосходительство два дня как отбыли на «Диану», – ответил Уньковский. – А позвольте спросить, Геннадий Иванович, где паровая шхуна?

– Она не приходила ко мне и где сейчас – неизвестно. Я ждал ее в Петровском, так и не дождался…

– Что же с ней?

– Китобой, пришедший на рейд Петровского, сказал, что встретил ее в ста милях от Аяна. Погода была хорошая. Вражеских судов в Охотском море нет.

– Так вы полагаете…

– Полагаю, что, придя в Аян, генерал по какой-то причине послал шхуну на Камчатку. Судьба ее все время заботила Николая Николаевича. Видно, на Камчатке тяжелые бои. У меня такое чувство, что зря ведем «Палладу» и зря «Диана» сейчас снаряжается в Японию, когда надо было всеми силами выручать Камчатку. Тысяча матросов, два фрегата!

– Теперь уж поздно! – ответил Уньковский.

Перед Невельским вытянулись Еткун и Араска – оба в полинялых матросских рубахах, помытые и причесанные.

– А я искал вас и ругал. Здорово, Араска! Как так, Еткун, ведь я велел вам ожидать?

– Моя теперь не Еткун! – отвечал гиляк.

– Он у нас крестился, Геннадий Иванович, – стал объяснять Уньковский.

– Моя кресный отец есть русский молодой парень. Моя старик – сын, а ево молодой – все равно отец! Моя теперь Можайский, а фамилия – Александр!