Тогда лорды махнули декану, и тот опустился на колени на лесенке и начал такую молитву: «Господь милосердный, Отец наш…» И все собрание, кроме королевы Шотландской и ее слуг, повторяло за ним. Королева же сидела на табурете, на шее у нее висел медальон с агнцем Божиим, в руке она держала распятие, а на поясе у нее были четки с золотым крестом, в другой руке — латинская книга. И начала она громким голосом и со слезами на глазах молиться на латыни, а посреди молитвы соскользнула вдруг с табурета и преклонила колени, произнося свои моления; в конце же молитвы декана она, по-прежнему на коленях, помолилась по-английски, чтобы Христос смилостивился над Своей церковью и чтобы окончились ее собственные невзгоды, помолилась за сына и за ее королевское величество, чтобы та была благополучна и прилежно служила Господу. Она призналась, что уповала на волю Божью, искала спасения в крови Христовой, а ныне прольет свою кровь у ног распятия. И граф Кент сказал: «Мадам, примите сердцем Иисуса Христа и отриньте свои заблуждения». Она же, словно не услышав, шагнула вперед, моля Господа пощадить сей остров и даровать ей самой утешение в горе и прощение. Эту и прочие молитвы творила она по-английски, молвила, что прощает своих врагов, каковые столь долго алкали ее крови, и желает, чтобы они узрели свет истинной веры, а в завершение молитвы взмолилась ко всем святым, дабы те проводили ее к Иисусу Христу; поцеловала распятие и прибавила: «Руки Твои, Иисус, распростерты на кресте; так прими меня в Свои милосердные объятия и прости мне все мои грехи».
Когда закончила она молиться, палачи встали на колени рядом с ее милостью и попросили у нее прощения, на что она ответила: «Прощаю вас от всей души; молю, покончите поскорее с моими бедами». Они же, вместе с двумя ее служанками, помогли ей подняться, после чего стали ее разоблачать; она положила распятие на табурет, а один из палачей снял медальон с агнцем с ее шеи, пусть она и сопротивлялась, и передал одной из служанок, а другому палачу сказал, что вот выгодная вещица на продажу. После чего сняли у нее с пояса четки, а далее она при помощи служанок добровольно стала раздеваться, словно с радостью, и даже поторапливаясь, как если бы устала ждать смерти.
И все то время, пока ее раздевали, выражение лица у нее не менялось, она весело улыбалась и даже молвила, что еще никогда ей не помогали раздеваться такие вот грумы и что никогда прежде она не разоблачалась перед таким собранием.
Наконец осталась она в одной рубашке и нижней юбке, и две женщины, что ей прислуживали, горько зарыдали, принялись креститься и молиться на латыни. Она повернулась к ним, обняла и молвила по-французски: «Ne criez vous, j’ai promis pour vous»[6], а потом перекрестила их и поцеловала, попросила помолиться за нее и возрадоваться, а не плакать, ведь суждено им узреть предел страданий своей госпожи.
Потом, все так же улыбаясь, повернулась к своим слугам, Мелвину и прочим, стоявшим на скамье подле эшафота — из них одни плакали, иногда в голос, а другие крестились и молились на латыни, — и перекрестила их и махнула рукой в знак прощания, попросив молиться за нее вплоть до последнего часа.