Повторное открытие шотландского парламента состоялось спустя 292 года после заключения унии между Шотландией и Англией (1707); в значительной степени это заслуга лейбориста Дональда Дьюара. В течение многих лет дипломатии и споров он всегда придерживался избранного кредо: «Шотландскому парламенту быть». И однажды его мечта осуществилась.

«Шотландский парламент, распущенный 25 марта 1707 года, возобновил свою работу».

Дэвид Стил не скрывал своих чувств. Спустя пять лет после смерти Джона Смита никто этому не удивлялся. Это, сказал сэр Дэвид, председатель первого демократического парламента Шотландии, начало новой эры.

Доктор Уинифред Юинг, шестидесяти девяти лет, «мать парламента», уже напомнила нам, что, как и кем было сделано. В гранитном общем зале в 9:30 утра, обращаясь к полупустой палате, она произнесла простую и все же поразительную фразу: «Шотландский парламент, распущенный 25 марта 1707 года, возобновляет работу».

История есть память. Этот миг стал торжеством памяти, восстановлением справедливости, подтверждением истины. Шотландская нация, со всем ее коварством, подозрениями, бесчисленными смутами, апатией, неуклюжей конкуренцией и несоизмеримыми надеждами, вспомнила свое прошлое.

Мы встретились майским утром в Эдинбурге, с тридцатью пятью белыми розами и сжатыми кулаками, 129 участников, присягнувших на верность, члены лейбористской партии, почтившие память Джона Смита. Этот ритуал говорил всем, кто желал видеть: вот что мы делаем, это наше по праву, и вот как мы это делаем. Даже персонал носил на форме знак наших надежд: «Шотландский парламент».

Тогда, внезапно, многие оказались едины в своем желании. Сжатым кулаком был Томми Шеридан, подтвердивший от имени шотландской Социалистической партии давнюю приверженность идеалу демократической республики. Белые розы были на отворотах пальто членов шотландской Национальной партии. Власть олицетворяла лейбористская партия Дональда Дьюара, с первым британским «зеленым» парламентарием, демократическими распрями с либеральными демократами и с новыми шотландскими тори. Как бы то ни было, уже проявило себя шотландское многообразие. Ничего подобного раньше не происходило.

Отсюда, возможно, и чувство облегчения. Безотносительно разногласий по договорам и сделкам, какие бы штормы ни сулило грядущее, какие бы ни возникали споры и интриги, парламентарии Шотландии, казалось, едины в радости, в возможности быть просто шотландцами.

Мистер Дьюар вошел во двор Дворца конгрессов и, вопреки обыкновению, не стал позировать фотографам. Алекс Сэлмонд из Национальной партии лучился от счастья. К ланчу тори Дэвид Маклетчи очутился в пабе на Королевской Миле и внимательно слушал, как люди, в этом случае молодежь из Эдинбурга, делятся наболевшим.

Вот кто мы есть, вот что мы делаем. Мистер Сэлмонд говорил от имени всех националистов, когда заявил, прежде чем принести присягу: «Для Национальной партии важнее всего лояльность народу Шотландии и его суверенитет».

Перед этим мистер Дьюар, по примеру доктора Юинг, казалось, почти цитировал сам себя, во многом творца нового парламента. Либерал-демократ Джим Уоллас взял слово после мистера Сэлмонда и никак не обругал ни монархию, ни верность короне. Потом выступал Деннис Канаван, социалист из Фолкерк-Уэст, которого не смогла утихомирить «новая» лейбористская партия, и сказал, что клянется служить всегда и прежде всего народу Шотландии.