— Ли-иза! Поди-ка посмотри, кто это тут плачет!

— Не морочь голову! — откликнулась Лиза, продолжая яростно мести пол.

— Ли-из! Говорят тебе, иди сюда!

— Отстань! — донеслось снова издали.

— Ну что ж, пускай плачет, мне-то что, — как бы про себя пробормотал сторож и побрёл прочь от Петрушки.

Но вот тут-то и появилась тётя Лиза. Наверно, Непейвода за годы совместной работы хорошо изучил её строптивый характер.

— Ну, кто тут плачет? — сердито спросила она и тотчас, разглядев Петрушку, взяла его на руки. — Вот придумал с пьяных глаз, старый, — проворчала она. — «Плачет»! Да он смеётся во весь рот! А хорош! Только извозился весь.

И тётя Лиза принялась сейчас же за своё любимое дело: стала энергично трясти и выколачивать Петрушку. И хотя у него всё переворачивалось внутри от такой чистки, Петрушка был доволен: он сразу почувствовал, что руки, чистившие его, были хотя и чересчур энергичными, но не злыми.

Хорошенько почистив Петрушку, тётя Лиза удовлетворённо его оглядела:

— Ну, вот теперь совсем хорош! Пойду положу его на стол к Василь Василичу. Пусть повесит объявление — хозяин найдётся.

— Да какой там хозяин! — вдруг рассердился Непейвода. — Видал я, какой это хозяин! Девка дура, расфуфыра, сама швырнула беднягу не знаю куда — и удрала.

— Ты видел? — недоверчиво спросила тётя Лиза. — Что ж никому не сказал?

— А к чему говорить? Видал — чего-то швырнула. Думал — ненужное что. А это вот что: игрушка, и какая хорошая! Неси-ка ты её, Лизавета, домой, своему Илюшке. А то очень нужно этой расфуфыре возвращать…

И старый сторож побрёл, кряхтя, дальше.

Тётя Лиза с минутку подумала и решила, что старик неправ: всё равно вещь чужая, и её надо вернуть. Но показать такую интересную вещь Илюшке стоит.

Ведь Лиза была женщина наблюдательная и сразу сообразила, как надо обращаться с Петрушкой. Она надела его на руку, и он стал весело вертеться и кланяться.

— Хорош, хорош! — повторила Лиза. — Отнесу Илюшке. Денёк у нас побудет, пока я выходная, а потом — обратно в клуб.

Дома у тёти Лизы было так чисто, что людям, приходящим к ней впервые, делалось, по правде говоря, немножко не по себе.

По всему коридору, по комнате и кухне были расстелены разных цветов половики: об одни надо было вытирать ноги, на другие ступать уже вытертыми ногами, по третьим осторожно ходить.

Несмотря на всё это, входить в комнату в уличной обуви запрещалось, и для всех приходящих у входной двери стояли чистые тапочки.

Но Петрушку все эти преграды нисколько не смутили.

Ведь он, как известно, по полу не ходил, а путешествовал на руках у кого-нибудь, и башмаки у него всегда были чистые.

Живя обычно как бы во втором этаже комнат, на уровне невысоких шкафов и буфетов, Петрушка знакомился прежде всего с тем, что находилось на их верхушках. Так, например, у Викиной мамы верхушка шкафа была, как и вся комната, беспорядочно завалена всевозможными картонками и обрезками материи. А у Муры верхушка её модного полированного шкафа была совершенно пустая, но густо припудренная пылью.

У тёти Лизы крышка буфета блестела так же ясно, как и стекло, вставленное в его дверцу. Сияла клеёнка на столе, топорщились белоснежные накрахмаленные занавески.