Я вообще-то чувствую себя паскудно. И, пожалуй, не столько потому, что мы тут вивисектора раскромсали — на это плевать, подобное лечится подобным, это еще Авиценна говорил, а он был дядька мудрый. Ловлю себя на том, что царапка в душе оттого, что сейчас из цеха выпустили толпу народа, и самое время двум врачам и медсестре — двигать туда. Там бы мы точно пригодились. Нет, конечно, то, что мы тут делаем, — вещь эксквизитно[71] нужная. Но…

— Что собираетесь делать дальше? — спрашивает Николаич.

— Ну, надо в исполнение обещанного вшивать руки в зад. Так как никто раньше такую операцию не проводил, план туманен, придется импровизировать. Но вроде как у нас времени на это нет?

— Это верно. Нам подтвердили задание на охрану базы МЧС — так что трогаемся.

— А танкист?

— Получается так, что с его командованием не связывались. Самый старший из его группы здесь — тот самый лейтенант. Майору, значит, его слушать не должно, хотя вообще-то он прикомандированный. Так что в Кронштадте решили, что на усмотрение майора. Как говорилось выше — танк и в МЧС пока постоит, а в больницу вы его уже пообещали сосватать.

— Ясно.

— А раз ясно — объясняйте коллеге, что надо ехать.

М-да… Коллега мой словно окаменел, как горгулья на крыше стоит. Несколько раз окликаю его, пока наконец он отрывается и смотрит на меня невидящим взглядом.

Всегда думал, что это такое выражение, которое можно понимать в переносном смысле. На самом деле — непереносимое это выражение… У него и так-то мертвые зенки, а тут еще и это…

— Как, руки этому шьем? — спрашивает седоватый сапер-южанин.

— Николаич — как со временем?

— Нет у нас времени. Надо выдвигаться. Давайте с коллегой договаривайтесь. Потом руки присобачим, если это так надо.

Мутабора как заклинило. Он явно не то что не понимает, что я ему говорю — но даже и не слышит.

За стенкой — сигналит машина.

— Получается так, что идем. Этого — на носилки, Мутабора под руки — все пошли. Пошли, живее…

К моему удивлению, с нами остаются и трое саперов и водолазы. Когда спрашиваю об этом Андрея, тот совершенно спокойно удивляется:

— Так саперы нам, как разведгруппе, положены, а водолазы еще имеют задачу, к которой и нас потом пристегнут. Здесь склад их амуниции по дороге — надо будет загрузиться. Да и заработали наши саперы сегодня рублей пятьсот — теперь те, что в группе усиления, продолжат. У них даже и собака есть.

— Какие пятьсот рублей? — не понимаю я.

— По установленным расценкам за разминирование взрывоопасного предмета первой степени сложности платят пятнадцать рублей пятьдесят четыре копейки, второй степени — десять рублей тридцать четыре копейки. Вот и считай.

— Это шутка?

— С чего это? Я даже знаком с одним человеком — тот на таких расценках в Чечне заработал двести тыров[72] рублей. «Жигули» купил потом.

— А собака что — такая ценность и «сверхдевайс»?

Андрей удивляется еще пуще.

— В Чечне снайпер-дух получал за убитого офицера — два тыра зеленых, а за саперную собаку — шесть тыров. Вот и считай. У кронштадтских собачка — как раз так тыщ на пять… Не совсем обучена и опыта маловато, но — уже помощница.