— А мы ведь это с тобой уже когда-то видели, да? — взгляд ее был по-прежнему ясен, и Самоваровой сделалось еще больше не по себе. — Детские игрушки в помоечных отбросах, — тихо проговорила старушка и отвела глаза. — Может, их души здесь бродить начали? Не отпевал же никто, не отмаливал…

— Тогда это не принято было. — Наконец догадавшись, о чем она говорит, Варвара Сергеевна схватилась за ручку входной двери. Во рту у нее пересохло.

Она уже не была абсолютно уверена во вменяемости восьмидесятитрехлетней женщины, полгода назад похоронившей мужа. Но с длинной памятью, тут не поспоришь, у соседки все было в порядке.

— Варь, если еще подкинут, ты не поленись, спустись и покажи, — насыпала ей в спину Маргарита Ивановна, прежде чем, тщательно пощелкав замками, закрыла за ней дверь.

Доктор явился домой раньше обычного — в начале восьмого, и пребывал в самом что ни на есть хорошем расположении духа.

К сожалению, этого нельзя было сказать ни про Аньку, после незадавшегося кофепития отсиживавшуюся в своей комнате, ни про Варвару Сергеевну, которая, вернувшись от соседки, ощущала еще большую подавленность.

— Чем кормят сегодня? — разуваясь, бодро прокричал на весь коридор доктор.

Нехотя оторвавшись от кресла, Варвара Сергеевна на ходу пригладила волосы и вышла из комнаты встретить любимого.

— Жаркое есть, — через силу улыбнулась она.

— Так грей его скорее, лентяйка! — Прежде чем повесить на вешалку пальто, доктор притянул ее к себе и ласково пощекотал под мышками.

Варвара Сергеевна, не готовая к любовным играм, отстранилась:

— Салат будешь?

— И салат буду, и чай. Анюта дома?

— Дома, — процедила Самоварова и поспешила на кухню.

Пока Валера с удовольствием поглощал жаркое с белым хлебом и остатками салата, Варвара Сергеевна, присев напротив, придирчиво его рассматривала.

После переезда, совпавшего с его новым назначением, они виделись в два раза реже, чем в те счастливые, насыщенные общением времена, когда проживали в его квартире или на даче.

Варвара Сергеевна почувствовала резкий укор совести, когда вспомнила, как шла из магазина в то утро, когда произошел пожар, и беспечно размышляла о том, что отлаженная жизнь начала ее порядком утомлять.

«Не буди лихо, пока оно тихо», — отстучало кукушкой в голове забытое, бабкино, родом из детства.

Шестидесятилетний Валера выглядел моложаво. Спорт он никогда особо не жаловал, зато любил подолгу ходить пешком. Приучив себя к этому с юности, он, всю жизнь прожив в центральной части города, и по сей день не испытывал потребности в автомобиле.

От отца-работяги, тихого бытового пьяницы с замашками интеллигента, он унаследовал худощавое и даже, пожалуй, жилистое телосложение. Хорошо, что выраженная курносость покойного перекачала не к сыну, а к внуку — Лешке. Но в силу цветущей молодости, а может, хорошего вкуса в одежде и во всем, что касалось внешнего вида, этот недостаток Лешку почти не портил.

Валера же был лицом в мать — простой славянской внешности с прямым, хорошо очерченным носом, тонким ртом, «есенинской» русостью бровей и волос, и бледноватой, чувствительной к любым внешним воздействиям кожей.