— Вот смотри, — он протянул Никите старую, уже выцветшую фотографию, — на этом снимке я с твоей матерью. Она забрала такое фото, когда уехала, но у меня остался негатив, я распечатал его еще раз для себя. Не знаю почему, до сих пор храню. Посмотри на эту фотографию, Никита. Взгляни, мне там только тридцать лет исполнилось. Посмотри, кого ты там видишь?

Хромин всмотрелся в помятую фотокарточку. Руки его задрожали.

— Сынок. — Человек напротив встал со стула, сделал шаг вперед и неуклюже, словно стесняясь себя самого, обнял Никиту, прижал его голову к своей груди.

Фотография выпала на пол из безвольно разжавшейся руки. Она упала изображением вверх, и с пола на двух обнявшихся мужчин, улыбаясь, смотрели тоже двое. Очаровательная юная девушка, в которой Виктория Крылова с трудом смогла узнать свою собеседницу, и молодой человек, в котором любой знакомый без сомнения узнал бы Никиту.

Кусок мяса на полу неожиданно булькнул и зашевелился. Рука, гладившая Никиту по голове, замерла.

— До чего ж живучий. Говорят, если нож вынуть, то кровь быстрее вся выйдет. А так с ножом долго протянуть может.

Виктор хрустнул пальцами, подмигнул сыну.

— А зачем ему долго жить? Он свое уже отжил.

— Не надо, — почти вскрикнул Никита.

— Ты не боись, — успокоил его Виктор, — скажешь ментам, что не мог мне помешать.

Тело на полу издало стон и открыло один оставшийся у него глаз. Глаз этот остановился на Викторе и наполнился ужасом. Руки и ноги оперативника судорожно задергались, заскребли по полу. Каким-то невероятным усилием Рыбалко пополз к выходу из комнаты, но смог сделать лишь несколько нескладных движений и обмяк обессиленно.

— Мне, сынок, уходить надо, — Виктор шагнул в сторону оперативника, — раз они про кровь разузнали, значит, скоро за ним другие придут, поумнее. Они уже не брата твоего искать будут, а именно меня.

Виктор присел на корточки и с любопытством разглядывал окровавленное лицо майора.

— Вот уж забавно, первый раз мужика ножиком ткнул, и сразу мент.

— Скажи, а ты правда убивал этих женщин? — с трудом выдавил из себя вопрос Никита.

— Да какие они женщины, — отмахнулся Виктор, — крысы помоечные. Разве хоть одна баба нормальная станет себя наркотой травить?

Он наклонился вперед, чтобы было удобнее выдернуть нож, все так же торчавший из спины оперативника.

— Я ведь тоже наркоман был. Что ж ты меня не убил тогда?

— Ты ведь мой сын. — Виктор обернулся. — Сынок, не надо!

Убийца замер. Никита сжимал двумя руками макаров. Ствол пистолета немного подрагивал, но оружие было направлено прямо на него.

— Не надо его трогать, отойди от него! — взвизгнул Никита.

— Хорошо, сынок, хорошо, — Виктор медленно поднялся, — не нервничай, не трону я его. Если нравится, когда тебе морду бьют, воля твоя. Мент крепкий, выживет, так он придет, еще раз тебе начистит, из благодарности. Кого ты жалеешь? Тебя ж менты калекой сделали. Инвалидом. А что ты?

— А я не такой, как они. И не такой, как ты. Я не такой, как вы все! — выкрикнул Никита. — Зачем ты вообще их всех убивал? Зачем?

— А зачем ты свою наркоту пробовал? — огрызнулся Виктор. — Так вышло? Вот и у меня первый раз так вышло, а потом, — он махнул рукой, — потом не остановиться было. Ты что же думаешь, все дело в этих наркоманках? Да это так, пшик. Я двадцать лет так живу. А до этого еще лет пять мучился, терпел. После первого раза терпел. И хотел повторить, и страшно было. И ментов боялся, и Бога боялся. Чуть с ума от этого страха не сошел. А потом решил: хватит. И знаешь, сынок, — он с сожалением вздохнул, — оказалось, что я зря целых пять лет жизни потерял.