Дорошин в глубине души считал, что это не дело. Елена, разрываясь между двумя домохозяйствами, уставала ужасно, и ему это не нравилось. Дорошин понимал, что деда она не бросит, а к нему в дом тот вряд ли переедет. Неправильно это было бы. Стариков нельзя срывать с насиженного места, от этого они болеют и умирают. Дорошин был в этом уверен. Дома Федора Ивановича Золотарева окружали знакомые, давно привычные предметы, а дорошинский дом, даже отремонтированный и оснащенный благами цивилизации, все равно останется для него чужим. Да и когда этот ремонт закончится…

Чтобы облегчить Елене жизнь, Дорошин был готов сам переехать к Золотаревым, их просторная четырехкомнатная квартира в центре города вполне выдержала бы еще одного жильца, но ни Елена, ни Федор Иванович этого не предлагали, а ему самому неудобно было навязываться.

– Ты не прав. – Елена прервала его мысли об их неустроенном быте. Интересно, в чем именно он не прав? Дорошин вопросительно посмотрел на нее. – Ты не прав насчет журналистов, – спокойно пояснила она. – Люди просто делают свою работу. Им важно получить достоверную информацию, чтобы рассказать своим читателям и зрителям, что именно произошло. А ты от них скрываешься. Нехорошо это, неправильно.

– Ладно, соберу пресс-конференцию и обо всем расскажу, только в один присест, – пообещал Дорошин. – Нет сил одно и то же повторять как заведенный.

– А можно нам с дедом не ждать до твоей пресс-конференции? – лукаво попросила Елена, убирая чашки со стола. – Я так и не поняла, как ты догадался, что это именно Ксюша. У нее же было алиби на момент убийства Ильдара.

– Так ты мне подсказала. – Он поймал ее руку, прижал к губам. Почему-то ему все время хотелось к ней прикасаться. Просто так, без всякого неприличного подтекста. Просто чувствовать тепло кожи, ее шелковистую нежность. У него будто силы прибывали от этого простого действия. – Когда ты сказала про камеры на дороге, я понял, как могу проверить алиби Ксюши. Мне не давало покоя, зачем она приезжала ко мне третьего января. Только с дороги – и сразу нанесла визит.

– А того, что она по тебе соскучилась, ты не допускал? – Голос Елены звучал безразлично, хотя Дорошин, уже знакомый с ее характером, знал, что она ревнует. Бешено ревнует.

– Не могла она по мне соскучиться! Она вообще не испытывала ко мне никаких эмоций. В ее отношениях со мной с самого начала был только голый расчет. Я появился в галерее, потому что Мария Викентьевна пригласила меня на встречу. Ксюша подслушала нашу беседу и узнала, что вскрылась пропажа картин. Да, Мария Викентьевна знала только про один этюд Куинджи, но ее открытие неминуемо приводило к полной инвентаризации, а значит, и к установлению факта пропажи всех остальных полотен, которые она на протяжении года выносила потихоньку из галереи и переправляла в Москву, своему сообщнику, точнее, заказчику Раевскому. Именно поэтому она и решила меня завлечь, чтобы получать информацию о ходе расследования. Надо сказать, что я повелся, как полный осел, которого поманили сладкой морковкой.