Мы пожали руки с Магомедом и сели за стол.

— Вы только прилетели? Что-то успели увидеть? Как вам наш город? — сразу спросил Рамзан.

— Я его не узнал, — честно сказал Гена. — Помню грязь, разрушенные пятиэтажки.

По лицу Рамзана было заметно, что он тоже всё это помнит.

— Мы прокатились до Минутки и Ханкалы. Ностальгировали, — сказал Гена.

— У меня сохранился снимок, на обратной стороне написано 2002 год, Минутка, — сказал я. — Юра, помнишь? Я, когда снимал, тебя ещё спросил: «Скажи, когда-нибудь здесь все это закончится?»

— Я тогда ответил: «Думаю, никогда», — вздохнул Торшин. — Я тогда и в самом деле так думал.

— А теперь там цветы и фонтан, — напомнил я.

— Я рад, что был неправ, — сказал Торшин. — И сейчас делаю всё, чтобы себя опровергнуть.

— Я на Ханкале вспомнил генерала Угрюмова, — подхватил Гена. — Помнишь его?

— Золотой человек! — у Кадырова загорелись глаза. — Если бы он остался жив, мы войну закончили бы много раньше. Он докладывал Президенту истинное положение дел. И не боялся брать на себя ответственность. Я видел, как он общался с отцом — в санатории ФСБ в Каспийске, в Гудермесе, в Грозном и в Ханкале. Отец меня часто к нему отправлял по разным делам. И он свой автомат «Кедр» подарил мне: «Вот тебе мой автомат, ты — мужчина! Держи на память…»

— Ему было присвоено звание Героя России. А он год проходил, не имея самой награды, — сказал Николаевич, — У него времени не было поехать в Москву за Звездой Героя. Так и умер здесь, в Ханкале. От сердечного приступа. У него двое сыновей. Я их видел. Они в Ханкалу приезжали, чтобы встретиться с отцом. Он в Москву ездил только на доклад к Путину. День, два — и обратно! Жил в вагончике. Там я получал от него задачи на мероприятия. Ходил в зеленом спецназовском костюме. У него очень болели ноги. Ему лечиться даже некогда было! Все потом, потом.

— Его именем мы назвали улицу в Грозном, — сказал Кадыров. — Мы стараемся, работаем. Скоро отстроим Центр подготовки спецназа. Это будет грандиозный проект. Начали строить год назад, через полгода сдадим.

— Сроки строительства какие-то рекордные, — удивился Гена.

— Как по-другому? Что делается медленно — делается плохо. Один минус — семью вижу мало. Смотрите, что сыновья мне прислали, аудиосообщение, — сказал Кадыров и полез в телефон. Из него зазвучали детские голоса: «Папа, мы стоим тут у входа. Может быть, ты уделишь нам хотя бы пять минут?»

— Вот такое мне прислали, — улыбнулся Рамзан.

— Мы видели мальчишек, когда поднялись в лифте, — сказал Юра. — Как только нас увидели, перестали баловаться, вежливо так поздоровались.

— Да, сыновья заходили. На пять минут обняться. Больше нельзя, мой график жесткий. Нет времени ни на себя, ни на семью.

Мы заговорили о политике примирения. Я давно, еще со времен учебы в адъюнктуре ФСБ, размышлял о том, что амнистия, прощение, примирение — единственное решение для территорий, где недавно воевали брат против брата.

Кадыров горячо поддержал моё мнение.

— Да, другого пути нет. Вот Магомед, позывной «Лорд», — сказал Кадыров, посмотрев на сидевшего рядом с ним Героя России. — Его я взял в плен, когда он был амиром села Гелдаген. После мужского разговора я решил взять его в свою личную охрану. Какое-то время я прятал его от федералов — он был в списках федерального розыска. Мой дядя тогда сокрушался: «Кто тебя охраняет, они же тебя убьют…» Но я знал, что делаю! Магомед был командиром взвода моей Службы безопасности, потом начальником Шалинского ОВД, участвовал в боях против банд и в специальных операциях. А летом 15-го возглавил парламент Чечни.