Как Артём ни готовил себя к ночному караулу, притяжение кровати оказалось сильнее всех страхов. Уже засыпая, он мысленно обругал говорливого Тюрина, но рассудил, что в первую ночь монгол и его дочь едва ли себя проявят — они, конечно, дождутся более подходящего случая, когда экспедиция поглубже заберётся в тайгу.

За час до рассвета начались сборы. Сложнее всего было приторочить чемодан Тюрина. Профессор обеспокоенно бегал вокруг лошади, командовал Баиру, чтобы тот аккуратнее обращался с его вещами.

— Ну смотри, смотри, что делает! — жаловался он Сергею Николаевичу. — Помнётся ведь! Там блокноты для записей! Там фотоаппарат!

— У каждой вещи должна быть своя история, — Сергей Николаевич с улыбкой поучал профессора. — Если на камере нет царапин, в ней нет жизни. Лет через пять возьмёшь её в руки, проведёшь пальцем по битой линзе и с умилением вспомнишь о нашем замечательном погонщике, о его чудесных лошадях, о летних цветущих Саянах.

— Ну тебя! — раздражённо отмахнулся Тюрин.

К шести утра лошади были навьючены и осёдланы. Экспедиция выдвинулась в путь.

Корчагин перенёс ориентиры и координаты Гришавина на топографические карты, подшивку которых Переваловы нашли в сейфе, так что сложностей с маршрутом не возникало. Сергей Николаевич заглядывал в навигатор, сверял его показания с тем, что обозначено на картах, просил кого-нибудь из проводников проверить направление и уверенно вёл экспедицию вперёд.

В первый день ехали под отрогами горы Шарлайн-Сарьдак, вдоль реки Жомболок. Её берег был обложен лавовыми глыбами, поросшими редким лесом и кустарником, но кони шли ровно, почти не сбивались с шага, и даже Марине Викторовне, непривычной к конным прогулкам по лесу, было удобно в седле.

На открытых участках экспедиция двигалась плотно, тридцатиметровой пёстрой лентой — настоящий караван с навьюченными конями в хвосте. Когда же вереница всадников оказывалась в прибрежном лесу, лента неизменно растягивалась, рвалась на небольшие группы.

Выше озера Олон-Нур река почти иссякла. Её русло было завалено базальтовыми осколками, буреломом. У реки вперемежку с зарослями багульника росли верблюжьи хвосты — диковинные растения, похожие на выводок вставших в стойку сурикатов с грубой коричневой шёрсткой и с зелёными шапочками на макушке. Мама заверила Артёма, что верблюжьи хвосты красиво цветут белыми бутонами.

Юноша покачивался в седле, одёргивал поводья, если лошадь начинала тянуться к подножному корму, и зачарованно рассматривал гористую долину. Наконец сбылись его мечты — он шёл по стопам дедушки. Задор и беспокойство, которые терзали его в дни подготовки, сейчас утихли, сменились сосредоточенным ожиданием.

Поначалу Артём так увлёкся просторным дыханием саянской природы, что на время позабыл об опасной близости гиганта-монгола, однако уже в полдень его дочь сама напомнила о том, что нужно быть настороже.

На стоянке юноша старался подальше держаться от родителей. Мама при любой возможности начинала заботиться о нём, спрашивая, не натёр ли он ноги, не застудил ли спину. А папа расходился вовсю, без надобности командуя, кому чем заняться, куда пойти и что принести. Артём не хотел ни заботы, ни команд. Ещё меньше желания было смотреть на то, как Тюрин бережно крошит себе в тарелку уголок бульонного кубика — в одном из карманов профессора лежала целая упаковка «Gallina Blanca». Со словами «опять недосолено» он подсыпал приправу и в суп, и в кашу. Так что обедал юноша в стороне от основного лагеря, возле вьючных коней, вместе с погонщиком и его женой. Там же оказалась юная монголка.