Так дальше и пошло: каждый вечер Мишка отрабатывал функцию передачи «Спокойной ночи, малыши», то и дело замечая, в числе слушателей бабку Нинею, и постоянно ожидая вопросов по поводу того, откуда ему известно столько сказок. Слава Богу, Нинея этим интересоваться не стала — какой бы обширной библиотека отца Михаила ни была, наличие в ней сочинений Пушкина, Крылова, Андерсена, Перро и прочих, было бы сущей дичью, а соврать старухе, как Мишка уже убедился, было совершенно невозможно.

Детский организм заращивал раны быстро. Мишка начал вставать, выбираться на улицу. Особой радости, по правде сказать, это не доставляло. Дождливая осень, и без того — не самое лучшее время для прогулок, а вид мертвой деревни, в одночасье потерявшей практически всех жителей, еще более усугублял тоскливость пейзажа.

Не принес ожидаемой радости и самострел. У него не оказалось никаких прицельных приспособлений, стрелять приходилось по наитию, которое дается только очень долгими тренировками. Мишка лишь с четвертого раза сумел попасть в толстенную сосну, а попав, тут же об этом пожалел — извлечь глубоко засевший в древесину болт, не повредив его, так и не удалось. Болтов было всего три штуки, и так глупо потерять один из них, было чертовски обидно.

Сделав выводы из собственной ошибки, Мишка приспособился стрелять в глинистый береговой откос, прикрепляя к нему, в качестве мишеней, опавшие листья. Дело, было, пошло на лад, но тут он потерял второй болт, еще глупее, чем первый. Просто-напросто, случайно нажал на спуск, когда самострел был направлен в сторону реки.

В общем, настроение было подстать погоде.

С Нинеей, вроде бы такой ласковой и внимательной, тоже никак не удавалось поговорить на интересующие темы. Она либо вообще уходила от ответа, либо разговор начинал принимать весьма рискованный для Мишки оборот.

— Баба Нинея, а куда вся скотина из села подевалась? И поля все сжаты, и огороды убраны.

— Так вон же: ледник мясом забит, амбар зерном полон, и другого всего запасено — не на один год хватит.

— Но ты же одна не могла все это сделать?

— Свет не без добрых людей.

— Ты меня единственного крестильным именем называешь, а не родовым. Почему?

— А нет его у тебя… Вернее есть, но не такое, как у всех. Я попробовала узнать, да не разобрала.

— Ну что ты, баба Нинея, у моего отца сначала две девочки родились, а он все сына ждал, поэтому, когда я родился, он меня Жданом и назвал.

— Нет, не чувствуешь ты себя Жданом. Ты сам для себя Михайла, а когда вглубь себя заглядываешь, где и есть место родовому имени, ты себя опять Михайлой ощущаешь, только каким-то другим. Не понимаешь?

— Не понимаю. — Честно признался Мишка. — Как это? Михайла, но не такой.

— Тебя в честь кого Михаилом крестили?

— В честь Святителя Михаила Митрополита Киевского.

— Он кем был?

— Первым Митрополитом на Руси.

— Да нет, — Нинея досадливо поморщилась — из какого племени?

— Болгарином был.

— Вот смотри: болгарин — человек чужого племени…

— Но болгары — тоже славяне!

— Не перебивай! Во-первых, болгары ближние родственники не нам, а булгарам, что на Каме живут. Они только язык и обычаи переняли, а кровь другая, хоть со славянской и перемешанная. Во-вторых, у них давно уже царство, наподобие греческого, то есть, и обычаи они покорежили. В третьих, у них вера греческая, то есть, они и веру пращуров отринули, что славянских, что булгарских. Что там от истинных славян осталось?