Саблин сразу сел на носилках, сна как небывало. Только одна мысль в голове: что с Сашкой? Над пулемётчиком висит капельница, к нему гибким проводом подключена диагноз-панель. Он без сознания. Но приглядевшись, Аким немного успокаивается.

Каштенкову вливают физраствор и плазму.

— Урядник, — окликает его один из солдат, что едет с ним, он молод, — успокойтесь, ваш товарищ немного крови потерял, нога у него сломана и два ребра, плюс упадок сил у него, с ним всё в порядке.

Аким оглядывает кузов машины. У задней стенки кузова спят три солдата, двое сидят на лавках у стенок, один держит в руках кирасу, кажется, это кираса Саблина, он узнал её по вмятинам. А с ним разговаривает молодой солдат с эмблемой медика на пыльнике.

— Вы поспите ещё, — продолжает медик, — у вас тоже упадок сил, я ввёл вам глюкозы, стабилизаторов, витаминов, даже снотворного, вы должны еще шесть часов спать. По идее.

Аким всё ещё не очень хорошо соображает. Сидит, пялится на медика.

— Да ложитесь вы, — смеётся молодой солдат, — узнает лейтенант, что вы проснулись, прибежит к вам, будет изводить вас вопросами. Поспите ещё.

— А где мы? — Спрашивает Саблин.

В пластиковое окно, вставленное в тент кузова, ничего не видно — темень.

— Мы на Енисейском тракте, — говорит второй солдат, положив его кирасу в ящик, — через пять часов должны быть у вас в Болотной.

Саблин ложиться, а в голове крутится: с Сашкой всё в порядке, и это главное. Это главное.

Недавно он так же Юрку из рейда привозил, теперь вот Каштенкова везёт. Из рейда за бегемотом он привёз одного живого. И с эвакуации тоже только одного.

И тут ему в голову пришла неприятная мысль: наверное, с ним больше никто никуда не пойдёт. Казаки — народ суеверный. Они…

Дальше ничего он подумать не успел, его накрыл сон, это был тяжёлый медикаментозный сон, который не отпускал его до самого конца поездки.

В полку, когда он шёл к кабинету есаулу, его провожал малознакомый казак-дневальный. Вот так вот, словно за арестованным шёл. Хорошо, что хоть без оружия.

Настя подвывать стала, когда он домой заявился. Ничего не говорила, не ругалась, прижала, дура, кулак ко рту и стоит, слезами давиться. И не поймёшь от чего. Радоваться должна, что живой вернулся. А она рыдает, хорошо, что хоть дети радовались отцу, иначе, как в доме с покойником, была бы тоска.

А может, от счастья рыдала. Ведь весь взвод, что ушёл помогать степнякам, сгинул бесследно, и четыре дня от них ни слуха, ни духа не было, только когда лейтенант Морозов нашёл Саблина и Каштенкова у реки, тогда и дал знать в станицу. Дал знать, что почти все погибли на Ивановых камнях. Что в живых остался только пулемётчик Каштенков и урядник Саблин. Лейтенант ни о чём его не спрашивал, вообще с разговорами не лез, хотя видно было, что вопросов у него к Акиму куча, распирают его вопросы но он молчит, он вообще на вид и по повадкам человек крепкий. Бывалый, судя по всему, но не старый. Он довёз его до дома и, выйдя из грузовика, сказал:

— Ну, ты разбирайся тут, но не тяни, мы тебя ждём, Панова без тебя за жабами ехать не хочет. Лодки уже завтра будут готовы, моторы, снаряга тоже, так что послезавтра можем выехать на охоту.