Когда было готово, он сказал:

— Давай, Саня, давай подналяжем, на берегу отдохнём. Покурим, а сейчас изо всех сил, Саня, два километра, и мы на берегу.

Он так говорил, будто на берегу их ждала победа, или подкрепление, или огневая поддержка. Хотя ничего подобного там не было. Но они оба понимали, что тут, в этих чёртовых кучах песка, у них вообще нет шансов.

Саблин снова шёл вторым, так он мог следить и за товарищем, и поглядывать назад. Но за ним самим бы кто приглядел, он так часто поглядывал на Сашку и так часто косил глаза в угол панорамы, туда, куда подавала изображение затылочная камера, что совсем забыл про себя. Вспомнил, когда к горлу стал подкатывать ком, когда уже стало мутить не на шутку. Глянул на термометр, а на нём тридцать четыре. Пришлось остановиться, выпить воды, затем нажимать и нажимать на клапан, запуская в броню по капиллярам «кольчуги» благостную прохладу хладогена.

Его ещё мутило, и голова была тяжёлой, но уже торопился за пулемётчиком. Прибавлял шагу, чтобы догнать.

Было так тяжело, что приходилось останавливаться. Но он делал вид, что останавливается он, чтобы поглядеть назад, нет ли даргов в поле видимости. Потом снова продолжал иди и снова ускорялся, опять догонял Каштенкова.

И, когда вот так он почти вышел на положенные по уставу семь метров, Саша остановился.

— Чего ты, Саня? — Хрипло и испуганно спросил Саблин.

Он очень боялся, что Сашка опять упадёт, но пулемётчик не упал.

Он указал на юго-восток и произнёс:

— Река, Аким, — и, секунду помолчав, добавил, — и, кажется китайцы.

Да, там были и река, и китайцы. Вернее, армейский китайский грузовик. Саблин «выкручивает» камеры «до упора», точно есть китайский грузовик, только…

— Сгоревший он, что ли? — Продолжает Каштенков.

— Сгоревший. — Подтверждает Аким.

Кто в здравом уме будет жечь хороший грузовик? Только если случайно, в бою. В их полку, к слову, два десятка трофейных. А тут стоит грузовик на возвышенности, на холме, над рекой, сгоревший.

— Нет там китайцев, — произносит пулемётчик уверенно.

И Саблин с ним согласен.

— Пошли, — говорит Саблин, пытаясь разглядеть, что там, на берегу, — надо окопаться, времени у нас мало.

Он боится не китайцев (скорее всего, их уже нет в живых), а тех ловких, пустынных людей, что идут по их следу. Он оборачивается, и всматривается в степь, и не видит ничего опасного.

Они снова идут, напрягая последние силы, иногда скорость движения доводя почти до бега. Да, в глазах темнеет, да, не хватает воздуха, но времени им ещё больше не хватает. Им позарез нужно хорошее место и время… Время, чтобы вырыть хоть какое-то подобие окопа. Пластуны по-другому не могут, не обучены они воевать по-другому. А вот когда у них будут окопчики на хорошем месте и какое-никакое минное заграждение, тут они себя покажут. Уж что-что, а вцепиться в землю зубами и держаться — это они умеют как никто другой. До темноты выстоят. Патронов, слава Богу, хватает.

А тут Сашка вдруг кричит, и в его голосе радость:

— Саблин! Пулемёт!

Аким всматривается, берёт вправо, влево, не может найти, а Сашка побежал, да так, как будто бодр и полон сил. Как будто не тащился среди проклятущих куч песка тридцать часов к ряду. И тогда Аким увидел пулемёт. Он стоял на самом высоком месте, на берегу, разбросав свои лапы широко, словно вцепился в грунт намертво. Низкий, кряжистый, с поднятым бронещитком, опасный китайский пулемёт «Лин Дзяо». Ну, или как-то так он назывался. Саблин не очень хорошо знал, как правильно выговаривать эти китайские слова. Теперь Аким понимал радость Сашки, Саша радовался как пулемётчик, нашедший пулемёт. Теперь он уже не просто боец с убогой винтовкой, он повелитель боя, хозяин огневой точки. А Аким радовался, потому что двенадцать миллиметров на возвышенности это… двенадцать миллиметров. Это то, что сметёт всё, что не успеет спрятаться. Даже на дистанции в две тысячи метров. И здесь, где барханы почти закончились, где укрыться было негде, это была огромная сила.