— Понимаешь, какое дело, юнга, некуда к нам-то. Мы — на бронекатер, на Волгу. В самое пекло. А тебе, парень, самый раз в тыл.

— Спасибо! — Губы Димки задрожали от обиды. — Васька там, дерется, а я — в тыл! Хорош сын моряка! Да что мне потом говорить-то Ваське?! И Мишке! И маме, если… вернется… «Юнга, юнга»… Вот и возьмите юнгой!

— А что, — кашлянул старшина, — товарищ лейтенант… Сигнальщиком или еще кем? А?

Димка благодарно взглянул на его скуластое, усатое, такое милое лицо и с надеждой повернулся к Евдокимову.

— Это, конечно, идея, — задумался Евдокимов, — возраст?

— Сколько мальчишек моложе меня — и воюют! — вскричал Димка. — Вон у нас в госпитале двое лежат!

И осекся: строго взглянул на него лейтенант Евдокимов:

— Не дело это, юнга: мальчишки и в госпитале!

— Но ведь война, товарищ лейтенант! Сами же меня в комсомол принимали! Или это так, для шутки, а? Вы скажите прямо! Для шутки?!

— С этим не шутят, юнга! — встал Евдокимов. — Ждать меня и ничего не предпринимать! Ясно?

— Ясно, ясно! — засмеялся Вивтоненко, подмигивая Димке.

— Что с тобой? — подозрительно спросила Димку медсестра Маша, когда он, лихо проехав по перилам лестницы, остановился перед ней. — Заболел?

— Наоборот! — отдуваясь, весело сказал Димка. — Выздоровел!

Хотел рассказать про Евдокимова, но воздержался: кто знает, что можно, а что нельзя болтать врачам и медицинским сестрам, — возьмут да и задержат еще на неделю-другую. А Димке задерживаться никак нельзя. Вести из Сталинграда идут радостные: немецкое наступление захлебнулось. А значит, недалек день, когда начнется наше наступление! Не-ет, время не ждет!

«Братцы, началось! — сообщили как-то раненые, только что прибывшие с передовой. — С северной части выбили гада! С «Красного Октября» — вышибли! Теперь громят на тракторном!»

Попробуй усиди на месте после таких вестей! Димка целыми днями пропадал во дворе, смотрел на дорогу, ждал, ждал Евдокимова. А Евдокимов явился неожиданно перед обедом, возбужденный, с горячими глазами.

— Ну, чем порадуешь, юнга? — весело спросил лейтенант, подходя к Димкиной кровати и кладя на нее сверток; Димка уставился на этот сверток, смотрел долго, даже вспотел. Лейтенант улыбался: — Ну, разворачивай! Это тебе!

Димка медленно развернул пакет и увидел краснофлотский бушлат. Сердце его радостно забилось.

— Ого! — потянулся безногий краснофлотец Иванов. — Вот это роба! Давай, юнга, одевайся скорей! Хоть поглядеть на тебя!

Всей палатой обряжали Димку, а когда Маша вошла и разогнала народ по местам, перед нею предстал незнакомый морячок в новеньком, хоть малость великоватом бушлате, очень молоденький и розовощекий.

— Здрасте! — растерянно и счастливо пролепетал «морячок» и улыбнулся застенчивой Димкиной улыбкой.

— Ой, мамочки! — присела на табуретку и всплеснула руками Маша. — Димочка!

А безногий моряк Иванов сидел на своей койке и кричал:

— Вот он какой! Юнга! И бушлатик, и бескозырочка! Иди, сынок! Иди за меня! Родной ты наш!..

— Ну! — поднялся Евдокимов. — На сборы тебе пятнадцать минут! Действуй! Я жду внизу!

Димка обошел раненых своей палаты. Каждый крепко пожал ему руку, а безногий краснофлотец Иванов порылся под подушкой и протянул большие светящиеся наручные часы.