– Вы на весь Арднакелти прогремите, – говорит он.

– Это точно. Оно б того даже стоило, да только Норин себя так по плечу отхлопает, что изувечится.

– Да и Март.

– Иисусе. И он о том же?

– Ой да. Он уже решил, что Малахи Дуайер будет снабжать холостяцкую попойку.

– Ну и хрен с ней, с зубной щеткой, – говорит Лена. – Нельзя же позволять этим двоим думать, будто они вечно правы. Вредно это.

Кел устраивается перед камином, укутывается куртками. При свете огня комната вся сплошь в теплых золотых бликах и трепетах теней. В том, что сейчас происходит, столько соблазнительной, призрачной сокровенности, словно они с Леной остались последними на домашней вечеринке, увязнув в разговоре, какой завтра уже будет не в счет.

– Не знаю, есть ли у нас выбор, – говорит он. – Если только не уедете до рассвета, кто-то наверняка заметит вашу машину.

Лена обдумывает.

– Может, и неплохо это, – замечает она. – Дать людям повод трепаться о чем-то, отвлечь от другого. – Кивает на дверь спальни.

– Но доставать-то вас будут?

– За что? Типа, за распущенность? – Ухмыляется. – Не. Старичье будет болтать, да и пусть. Чай, не восьмидесятые, никто меня в Магдалинины прачечные[58] не сдаст. Переживут.

– А я? Норин не заявится ко мне с дробовиком, если я на вас не женюсь после сегодняшнего?

– Боже, да нет. Будет ругать меня, что дала вам ускользнуть. У вас всё шик. Мужики в “Шоне Оге” вам, может, даже пинту выставят, чтоб поздравить.

– Всем прибыток, – говорит Кел. Вытягивается на спине, руки под головой, жалеет, что не притащил из спальни побольше одежды. Спать он не собирается, если удастся, – на случай всяких непредвиденных обстоятельств, но после ночи на полу ковылять будет, как Март.

– Скажите-ка мне вот что, – говорит Лена. Отсветы огня у нее в глазах. – Почему щенка не берете?

– Потому что, – отвечает Кел, – я хочу знать наверняка, что смогу о нем заботиться как надо и не будет ему никакого вреда. Но что-то сомневаюсь, что у меня получится.

Лена вскидывает брови.

– Хм, а я-то думала, что вы просто не хотите, чтоб вас хоть что-то привязывало.

– Не, – говорит Кел. Смотрит в огонь. – Кажется, я все время ищу что-то такое, что меня привяжет. Да без толку.

Лена кивает. Ветер, утомившись до вялых порывов, едва ерошит пламя. Оно вновь низкое, сердце его темнеет до глубокого рыжего сияния.

Из спальни долетают возня в одеялах и хриплый невнятный крик. Пока ум Кела успевает сообразить, что нападение на дом маловероятно, сам он уже у двери в спальню.

Останавливается, смотрит на Лену.

– Уже встали, – говорит она. – Я в следующий раз пойду. – Поворачивается плечом к нему, устраивается поудобнее и натягивает одеяло до подбородка.

Кел стоит под дверью. Из спальни доносится второй придушенный крик. Лена не шевелится.

Через миг он открывает дверь. Трей приподнимается на локте, ошалело крутит головой и поскуливает сквозь стиснутые зубы.

– Эй, – говорит Кел. – Все хорошо.

Малая вздрагивает и резко поворачивается к нему. Чтобы высмотреть его, ей надо несколько секунд.

– Тебе приснилось плохое, вот и все. Уже все прошло.

Трей испускает долгий прерывистый выдох и ложится, морщась от боли в ребрах.