В этом я сильно сомневался, но прикусил язык. Коннор не разговаривал со мной с тех пор как…

«С Сирии. С того взрыва…»

Ни одного телефонного звонка, ни одного сообщения, ни словечка, переданного через других людей. И вдруг он соглашается снова жить вместе со мной? Памятуя о том, как мы расстались? Ма и Пол хотели, чтобы я поскорее вернулся к прежней жизни, словно ничего не изменилось. Дрейки подталкивали Коннора, заставляя его сделать то же самое – учитывая, что они всегда на него давили, в этом был смысл.

«Вот только всё изменилось. Уже ничего не будет как прежде».

Пол проехал мимо моей улицы.

– Вы пропустили поворот, – сказал я.

Он нахмурился и кивком указал вперед.

– Квартира ведь на Милтон-стрит, верно?

– Нет. На Грант-стрит.

– Этот адрес дала мне Виктория. – Он постучал по своему телефону, лежащему на приборной панели, сверился с GPS-навигатором.

Мы въехали на парковку, возле которой стоял знак, надпись на котором гласила: «Владение Плезант Глен».

– Это что, аппартаменты для инвалидов? – пробормотал я. – Или дом престарелых?

– Это жилой комплекс с закрытой территорией, – сказал Пол. Он нахмурившись смотрел вперед сквозь ветровое стекло. – Подозреваю, это и есть сюрприз, о котором говорила твоя мать.

Нервное напряжение сковало мое тело, точнее верхнюю его часть, а Пол уже доставал с заднего сиденья инвалидное кресло. Он разложил его, закрепил, потом шагнул в сторону и повернулся ко мне спиной, как будто я собрался сходить по нужде и нуждался в уединении.

Осторожно я перебрался из машины в кресло – сначала задница – потом поочередно поднял каждую ногу и поставил на подставку для ног. Солнце ярко светило в небе, но я потел не от жары. Сердце билось чаще, грудь сдавило так, что стало трудно дышать. Если не считать пребывания в аэропорту, я еще ни разу не показывался на людях в инвалидном кресле.

Я покатил кресло через парковку и въехал на гладкую, извилистую дорожку, ведущую к жилому комплексу. Пол, из моего сидячего положения казавшийся высоченным, легко шагал рядом со мной, словно для него это пустяк. Потому что для него это действительно пустяк.

«Черт возьми, способность ходить очень легко принимать как должное».

От навалившегося на меня вдруг осознания – мне предстоит провести всю жизнь в инвалидном кресле – мои руки, толкавшие колеса кресла, затряслись. Психолог в больнице Уолтера Рида предупреждал, что горе может накатывать волнами. Какие уж тут волны: это какое-то гигантское цунами, мать его. Я навсегда потерял способность ходить, но отказывался принимать эту горькую истину – это было всё равно что протолкнуть себе в горло огромный булыжник. Проглотить невозможно и выплюнуть не получается. Из-за этой невозможности вкупе с суровой реальностью в моей душе возник разлом. Я не мог принять случившееся, не мог убежать от реальности, и жизнь в этом аду виделась мне жутким кошмаром.

«Подсчет машин на больничной парковке давался мне лучше».

– Вот и пришли, – сказал Пол, когда мы добрались до корпуса № 4, отдельно стоящего домика, к которому вела широкая дорожка.

Не успел Пол коснуться дверной ручки, как дверь открыла Ма.