‒ Так уж и знала! ‒ Климашонок мягко отодвинул одного из зевак в сторону и встал рядом с Юлькой. ‒ Нравится?
‒ Clive Christian? Конечно нравится. Дьявол действительно кроется в деталях. Запах я помнила ещё с зоны. Недавно в компе смотрела цены. У меня случился микроинфаркт.
‒ Смешная ты барышня. Духи ‒ это квинтэссенция роскошной жизни. Я и коньяк двадцатилетний пью. Всё потому же. Марку нужно держать. Фасон. Иначе нельзя. Но я вот об этом действе спрашиваю, на котором мы имеем честь присутствовать. ‒ Александр Юрьевич осмотрелся и, наклонившись к Юльке, шепнул ей на ухо. ‒ Если все эти привезённые люди думают, что они действительно творят историю, то мне их искренне жаль. Историю творят не они, а заморские дяди, влившие в этот проект кучу денег. Часть из которых, кстати, мы должны у них отнять на благое дело. Поэтому я и здесь, юная леди. А теперь всё внимание на арену цирка. Там твоя двойняшка собирается производить впечатление на революционеров. Её очередь подошла. Смотри и учись. Её здорово поднатаскали. Может говорить очень долго и буквально ни о чём. А это дорогого стоит. Простаков завораживает. Но это всё равно как на очковую змею смотреть. Результат известен заранее. Наш мир так устроен. Здесь все кого-то едят. Сверху ‒ донизу.
Часом позже, сидя в известном и популярном среди богемной тусовки подвальчике на Золотоварской, Александр Юрьевич, под кофе рассказал Юльке, каким образом он познакомился с Ульяной Панасенко восемь лет назад.
‒ Дамочка сильно проворовалась на государственных заказах, а рукавицы шить на зоне замес крови не позволяет. Дело, конечно, дрянь, но позвонили большие люди и попросили помочь найти стрелочника. Как не помочь, хорошим людям? Сошлись на двадцати процентах исковых. Деньги хорошие. Саша ‒ Рыба ‒ согласился. Ему и так светило не меньше шести лет с конфискацией. А так, отпускают Рыбу из СИЗО, впихивают в приличный костюм, знакомят с делом и, по итогу, дают Рыбе пять лет строгого. Всё. Уже три года как на свободе и при очень хороших деньгах. Где-то в Греции затаился со своей бабой и детей клепает. Жизнь удалась. Пока не найдут. Но тут я ему ничем не помогу. На гонорар сам повёлся.
‒ А что Панасенко? ‒ Юля подозвала официанта и попросила повторить. ‒ Тоже затаилась?
‒ Ты этот вопрос для поддержания разговора задала? Подобные экземпляры не затаиваются. Это уже навсегда. По себе знаю. Остановиться практически не реально. И не потому, что бизнес с налётом криминала сродни наркоте. Подсел и всё. Тут другое совсем. Когда ты работаешь с большими деньгами, ты же не один всё это мутишь. Обязательно обрастаешь стаей. И уйти уже просто не реально. Вот взять меня, к примеру. Надумаю я уйти на покой. Резко так. Ну, вдруг… Мало ли. Знаешь сколько я проживу? До первой зари. Хотя повторюсь, я не коронован, я не вор, и не собираюсь играть в их игры. Зачем, если можно дружить интересами? Но из моего ремесла тоже добровольно не уходят, поскольку есть большая вероятность того, что выстроенная тобой стройная система, может банально развалиться, как карточный домик. А эта система состоит из живых людей. Такая вот проза жизни. Но тебя это не коснётся. Я не людоед. Я другого хочу.