Вера, если она по-настоящему входит в народную жизнь, не может потом просто бесследно исчезнуть. Алания приняла христианство как государственную религию в 916 г. (за 72 года до Крещения Руси). Если бы чеченцы были аланами, то они были бы христианами с 916 г. и вряд ли бы «забыли» свою веру или сменили ее на другую так легко. Но правда в том, что предки вайнахов были не аланами, а только одним из подчиненных Алании племен, и христианство они никогда не принимали окончательно и всерьез.
Под влиянием соседей (Алании, Серира, а позже и в особенности – Грузии) христианство распространялось и в чеченских (а также – и в особенности – в ингушских) землях. Строились христианские храмы, появлялись проповедники. Но глубоко и всерьез христианство так и не проникло: в реальности сформировалась синкретическая «религия» из смеси христианских и местных языческих элементов. Вот, например, известный памятник Ткобя-Ерда вроде бы христианский. А поклонялись там (заодно) и богине плодородия Тушоли, и резали в ее честь кур (хочется надеяться, что только кур), прямо как в сантерии или вуду…
Что еще мешало распространению христианства? Почему наши предки не приняли христианство тотальным образом, даже когда вокруг них были одни христиане и христианские правители владели их землями? Возможно, чувствовали свое «иное» конфессиональное предназначение. Хотели сохранить свою обособленность. Или придерживались, помимо традиционных верований, еще и своей «контрафактной», горской версии иудаизма, унаследованной Хазарским каганатом, как память о веках, сложных, но исполненных исторического значения для нахских племен.
Разброд и шатание
Последний мой аргумент в пользу того, что чеченцы – не аланы, в том, что народная память не сохранила об этом преданий. То есть предания сохранились – например, общий для Северного Кавказа «нартский эпос», но он явно заимствован и переделан под свои нужды. И нарты в чеченской версии – никак не чеченцы. Чеченцы же и их предки показаны в противостоянии нартам, и если даже в союзе, то противопоставлены им. Осетины называют именами героев нартского эпоса своих детей. Но никогда не придет в голову чеченскому отцу назвать сына «Боткий Ширтка».
В XIX в. в Чечне провели перепись населения. Специалисты по ономастике позже сосчитали: 70 % имен были тюркскими, 15 % – арабскими, 10 % – собственно чеченскими по корневой основе и 5 % имели иное происхождение. Почти не было ираноязычных «аланских» имен. Специалисты связывают господство тюркских основ с монголо-татарским игом, но я склонен думать, что популярность тюркоязычных имен сохранилась еще с ранних времен Хазарского каганата – с того момента истории, когда нахские народы впервые ощутили свою национальную идентичность.
«Золотое время» народ всегда сохраняет в памяти. При этом «золотое» – не обязательно время мира и изобилия. Это может быть и время колоссального напряжения сил народа, время войн и борьбы, но высокой энергии и чувства своей значимости в творимой здесь и сейчас истории. И чеченцы хранят память о Хазарии в этом ключе, о «стране наших предков до самого Идала (Волги)». Но не об Алании.