На его смерть откликнулись газеты многих стран, включая русские, чьи отзывы отражали сложившиеся представления. С одной стороны, «болезненный талант, плывущий без руля и ветрил, без всякого умственного и нравственного компаса по мелкому и мутному морю личных ощущений». С другой – «жизнь, полная грязи и физической, и нравственной, полная пороков и заблуждений, и самобичевания, богатая чудными порывами окрыленной души, никогда не терявшей детской непосредственности и в сущности даже чистой»[134].

«Я знал, что он тяжело болен, но известие о смерти вызвало шок не только от горя, но и от неожиданности, – вспоминал Симонс, адресат одного из последних писем Верлена. – Он так настрадался и столько пережил, что я не мог соотнести представление о смерти с тем, кто так страстно любил жизнь». И процитировал Лепеллетье: «Рассматривая его жизнь под микроскопом, можно найти ошибки, глупости, слабости, много страданий и некую обреченность, но ничего постыдного, ни одного низкого или недостойного поступка»[135].

Жизнь декадента Артюра Рембо распадается на три части: до Верлена, с Верленом, без Верлена. Разумеется, это не означает, что Рембо – «производное» от Верлена, ибо кто на кого повлиял больше, вопрос едва ли разрешимый. Если в жизни Верлена Рембо остался навсегда, то обратное едва ли верно. Рембо стал и поэтом, и декадентом без Верлена – и без него же перестал быть и тем и другим. Так или иначе, две судьбы неразделимы, поэтому лучше изложить историю их причудливого «романа» в одном очерке, нежели пытаться разорвать ее надвое. Не случайно биограф Верлена Пьер Птифис написал и книгу о Рембо[136], с которой мы будем сверять рассказы и высказывания более ранних авторов, знавших далеко не всё. Ибо Рембо стал легендой еще при жизни, не опровергая и даже распуская чудовищные слухи о себе, которыми дразнил современников – ибо о потомках не думал. Современники их запомнили.

Серебряный век не создал «русского Рембо», сопоставимого с Бодлером Эллиса или Верленом Брюсова и Сологуба. Автор «Озарений» («Illuminations») оказался слишком сложен для перевода в большом количестве, да и для истолкования: «наименее понятный», как отметил Брюсов в начале знакомства с французскими декадентами. Назвав Рембо в предисловии к переводу «Романсов без слов» «человеком по меньшей мере странным», он так характеризовал поэта: «Обладая большим талантом, он тратил его на необыкновенные, почти невероятные произведения, для посвященных иной раз лишенные всякого смысла. Но в поэтической душе Верлена, – добавил Брюсов, – странности и крайности Рембо превратились в то новое направление, которое известно под именем символизма». Перевод его стихотворения «Испуганные» появился в третьем выпуске «Русских символистов», но отдельные удачи Брюсова, Сологуба и Анненского положения не меняли. Цельный «русский Рембо» появился только в 1960—1980-е годы, но важным подступом к нему стали 11 переводов Бенедикта Лившица, самые ранние из которых вошли в первый сборник его стихов «Флейта Марсия» (1910), и статья Сергея Боброва «Жизнь и творчество Артюра Рембо» (1913)