Не сдержала тяжёлого вздоха Феодора. Теневые ничего не забывают и никогда не отступаются. А тут такой случай отблагодарить за ущерб, нанесённый их имуществу.

Пока листвяной перечислял вскрытые хранилища и ограбленные златовозы, ретивые стрельцы, задрав руки, обшарили на Рахмете одежду. Сдёрнули с мизинца печатку, сорвали с шеи цепочку со Священным Древом, простучали подошвы сапог – нет ли тайников.

Во дворе ждал чёрный «воронок» с сонным водителем, у ворот мялся перепуганный околоточный, на цепи внатяг подёргивал лапами скованный листвяным заклятием Оглоед.

Рахмета в исподнем запихнули на заднее сиденье, запястья в наручниках, рот стянут подгнившей тряпкой. По бокам уселись рослые стрельцы.

За окошками потянулись частоколы Марьиной Рощи, исконного древляного поселения, обиталища служивого и торгового люда, вотчины воров и перекупщиков.

Потом под колёсами застучали булыжники мостовой.

Если на Лубянку, подумал Рахмет, то беда. И себя не спасёшь, и друзей подведёшь. Одна надёжа, что и так забита Лубянка, полнится через верх задержанными по кудесным делам, и для простого осуждённого уже не найдётся места…

«Воронок» подле Самотёки свернул на Садовое. Миновал и Сухаревку, ощерившуюся конурками торговых рядов, пустыми в этот час, и ровный строй доходных домов по обе стороны Черногрязской – а это означало, что везут в «Таганку».

Редкие духовые светильники бросали им вслед желтушные лоскуты.

Немеркнущая ещё спала – и оттого не знала, что знаменитый Соловей, былинный злодей, долгие годы наводивший страх на все приказы, принадлежащие княжескому теневому роду, препровождается по её улицам в оковах и с вонючим тряпьём во рту на пересылку, чтобы вскоре раз и навсегда пропасть в болотах Шатуры.

Было предчувствие, что сразу поволокут в пыточную. Однако в «Таганке» не оказалось даже дознавателя. Стража ограничилась лёгким мордобоем, после чего Рахмета расковали, всунули в полосатую острожную рубаху и швырнули в холодную.

Весть о поимке Соловья бежала впереди него. Таганская пересылка изнутри жила своим уставом. В переполненной холодной яблоку было негде упасть, но Рахмету со всем почтением выделили местечко наверху. Он упал на неструганые доски и закрыл глаза.

Духота и запах сотен немытых тел заставили его окончательно поверить – попался! Обещание вернуться, данное Феодоре, не было пустословием, однако предстояло потрудиться, чтобы выбраться с пересылки или сбежать во время перевозки.

Лучшие места в холодной занимали признанные воры из листвяных и древляных да коренные, сплошь налётчики да убивцы. Преступников теневого рода здесь не водилось – по княжьему повелению их уже давно содержали в своих, отдельных острогах.

Ближе к выдолбленной в углу вонючей выгребной яме жались древляные, что проходили не по блатному, а по кудесному делу. Мальчишки, вышедшие на Лубянскую площадь со своими нелепыми призывами, глупыми мечтами о равенстве между родами. Кудесный приказ вязал их пучками, но доброхотов не переводилось – тем более что накануне празднования пятисотлетия княжеского дома власть старалась держаться помягче и крикунам грозила от силы дюжина плетей. Блатные кудесных не жаловали, и молодняк жался в углу испуганным стадом.