Владимир был не так уж и плох, но Лене казалось иногда, что в том, что они стали встречаться, было больше этих страхов, чем симпатии к нему. Ощущения, что она отбила у двоюродной сестры кого-то, не возникло. Владимир и Лене-то иногда казался придурковатым, а сестре бы показался и подавно. Старше Лены на пять лет, он закончил Лестех, судя по всему, как бы резвяся и играя, пропрыгал до высокой должности в компании по производству шпал, да там с удовольствием и остановился, чувствуя себя, кажется, среди дерева и шпал так уютно, будто был среди себе подобных. Читать он любил, но только детективы и валом идущую с некоторого времени юмористическую фантастику, так что, вроде, и любовь к чтению имелась, но и чтением это назвать было нельзя. Лена же, которая некоторым образом чувствовала себя причастной к серьезной литературе, тем, что писала, а ведь то, за что могут посадить, не может быть несерьезным, — оскорблялась такой тратой времени больше, чем всем остальным: просмотром комедий, и зарубежных и отечественных, тасканием по массовым мероприятиям, вроде дня города, запуском фейерверка в день рождения.
Такую же неприязнь к развлечениям сына испытывали и родители Владимира. Но это неприятие развлечений сына имело в виду не отношение к культуре, а больше склоняло его к тому, чтобы Владимир остепенился. Они считали, что взрослый человек должен уже делать что-то для создания собственной семьи, а там уже и садовый участок приобрести, и т. д, что-нибудь такое. Ленину попытку не палиться они приняли за необходимую для невесты серьезность. Их не отпугнуло даже то, что Лена не могла привезти мать из Тагила, чтобы познакомить с будущими родственниками. Более того, их не отпугнуло даже то, что вместо матери она познакомила их в итоге с дядей и сестрой. Дядя им понравился, а сестра так и вовсе пришлась по душе тем уже, что могла стать невесткой — и не стала.
К чести Владимира, предложение он сделал сам, причем всего через полгода встреч. Лена тоже не тянула его в брак, ее и так радовало, что к ней, кроме сестры, заходит кто-то, кроме сестры, звонит, узнает, как у нее дела (жива она или нет), поэтому его предложение стало сюрпризом настолько, что Владимиру и самому понравилось, что он Лену смог удивить, притом что просто ляпнул мимоходом, сунул коробочку с кольцом в карман ее пальто, а было ли кольцо куплено специально — Лена не стала допытываться. Она подозревала, что просто вышла в финал целого ряда свиданий с несколькими женщинами, которые Владимир не мог не проводить, будучи, пусть его родители так и не считали, вполне себе взрослым человеком.
Точнее, Лена его считала до какого-то времени взрослым человеком, а родители оказались правы, но до подтверждения их правоты прошла еще масса времени, вместившая много всего.
Были уже упомянутые выше знакомства. Когда родители Вовы узнали, что Лена — учитель, они невероятно умилились. «Они-то думали, я жену в сауне найду», — пояснил потом Владимир. В глазах их появилось сочувствие и к Лениной заработной плате, и к ее, ими придуманному, учительскому самопожертвованию. «И Вовка-то был — не сахар, а какие теперь дети, даже представить страшно», — сказала мать Владимира. Лена ответила, что ничего особенно плохого в нынешних детях нет, и тут же услышала несколько как бы душераздирающих историй из детства жениха про бутылки с карбидом, перестрелку снежками прямо в классе, поджог сухой травы возле садового товарищества, и это могло отпугнуть Лену, если бы ни у каждого в ее дворе, даже у нее, не было всех этих историй, этих взрывающихся бутылок, походов на стройки, пиромании разной степени интенсивности, лопающегося на огне шифера, смеси марганца и серебристой краски, паровой пушки, стреляющей картошкой или деревянными чопиками. Даже тихая Лена имела несколько шрамов, доставшихся ей от падений с высоты, ныряния в воду в непроверенных местах, от капнувшей на ногу плавящейся пластмассы. Этим можно было гордиться или правда предостерегать от знакомства с людьми, баловавшимися в раннем возрасте огнем либо еще чем-нибудь опасным для жизни, но у всех это было, а скука заключалась в том, что почти у всех было почти одно и то же.