Он запнулся, вспомнив, что «курва» было любимым ругательством Скандербега. И, кажется, последним словом, которое тот произнес в своей жизни.

«Скандербег, — подумал он и почувствовал, как ледяные пальцы, сжавшие его сердце, немного ослабили хватку. — Король Мечей. Я все-таки убил его».

«Ты рожден быть воином, — сказала ему Черная Фатима. — Тебя будут предавать, и каждый раз это будет все больнее и больнее. В час, когда тебя предаст твоя самая большая любовь, ты навсегда потеряешь способность любить, и это закалит твое сердце, сделает его сердцем великого воина».

Черт возьми, он никогда не думал, что это будет так больно.

— Не хочу быть воином, — прошептал он. — Хочу быть обычным парнем, мне же всего тринадцать… Хочу, чтобы меня любила Мира… не боялась, не считала убийцей, просто любила…

Никто не ответил ему, но он знал, что где-то в непредставимой межзвездной дали его таинственный покровитель, которого Черная Фатима считала воплощением самой Смерти, внимательно прислушивается к его шепоту. Прислушивается и усмехается уголками губ. Если у него, конечно, есть губы.

К ужину Ардиан едва притронулся, о чем потом не раз пожалел. Потому что на следующее утро за ним пришли.

Их было трое — двое рядовых и один офицер с нашивками лейтенанта. Офицера Хачкай узнал — это был блондин из команды полковника Фаулера. Кажется, его звали Рэнкин. За его спиной суетился растерянный врач, похожий на сытого кота.

— Ардиан Хачкай, — произнес Рэнкин неприятным, ломким, как тонкая жесть, голосом. Ардиан не сразу сообразил, что уже слышал его однажды — в телефонной трубке, когда говорил в саду виллы Скандербега с фальшивым «майором Шараби». — Одевайся. Пойдешь с нами.

— Господа, вас, должно быть, не предупредили, но мальчик еще не совсем здоров! — торопливо проговорил врач. — По личному распоряжению капитана Монтойи…

— Я действую по приказу командующего, — отрезал Рэнкин. — Дискуссия прекращается.

Ардиан молча встал с кровати. Оделся под пристальными взглядами Рэнкина и его людей. Голова еще кружилась, но уже не так сильно. Во всяком случае, на ногах он держался почти уверенно.

— Позвольте хотя бы снабдить его лекарствами! Курс рассчитан на неделю, а мальчик пробыл у нас только четыре дня…

Рэнкин поморщился.

— Ладно, давайте ваши таблетки. Только побыстрее, у нас мало времени.

«Куда же девался Луис? — размышлял Хачкай, зашнуровывая кроссовки. — Конечно, его часть стоит в Дурресе, и он не может вечно торчать в Тиране… но кто же тогда принес мне письмо от Миры?»

Вспомнив про письмо, он замер и перестал завязывать шнурки, что не укрылось от цепкого взгляда Рэнкина.

— Эй, Хачкай, пошевеливайся! — прикрикнул он. — Будешь возиться — вообще босиком пойдешь.

Ардиан повернулся к нему спиной, по возможности загородив от взглядов солдат подушку. Вытащил из-под нее сложенный вчетверо тонкий листок бумаги, исписанный аккуратным почерком Миры, и спрятал его в карман рубашки.

— Я готов, — проговорил он, не глядя на лейтенанта. — Дальше что?

— Подойди, — велел Рэнкин, протягивая ему открытую ладонь. — То, что у тебя в кармане. Дай сюда.