Если El Buro был здесь, и — судя по тому что он выходил из консульства в обнимку с какими то подозрительными штатскими — с официальным визитом, значит — происходило что-то неладное. Могло быть, конечно, что его убрали из Сальвадора, чтобы не мозолил глаза, но даже в этом случае — El Buro сложа руки, сидеть не будет.
На следующий день она пять увидела генерала у консульства и поняла, что он здесь частый гость и это не простое совпадение. За два дня — она следила очень осторожно — ей удалось проследить маршрут генерала до аэропорта Пешавара, и она подумала, что он собирается покинуть страну, в которую прибыл с инспекционной поездкой. Но потом она поняла — нет, здесь что-то не то. Этот международный аэропорт, как и все международные аэропорты Пакистана — по совместительству был военной базой и, вероятно, El Buro нашел там себе подходящее стойло. В тот же день, она заметила интенсивное движение военно-транспортных самолетов, причем некоторые из них — были явно американскими, военными. Конечно, у Пакистана тоже могли быть Геркулесы — но не столько же!
А на следующий день ей удалось проникнуть в аэропорт, там она увидела самолет AWACS на базе С130, который официально армия покупать отказалась — и окончательно убедилась в своих подозрениях. Готовилось что-то крупное.
Самолеты, El Buro, самолет AWACS. Что это все значит?
Она лихорадочно вспоминала. Русские в Женеве подтвердили намерение прокинуть Афганистан — но потом в Москве произошел государственный переворот и …
Если русские отказались от своего намерения — неужели Пакистан готовится напасть на Афганистан, а значит — и на СССР. Они что там — совсем?!
Ей удалось отснять немного материала, в основном в движении, из кабины автомобиля, благо аэропорт находился в городской черте. Потом ей повезло еще раз — на пригородной дороге, под вечер, она увидела трейлеры. Большие трейлеры, зеленого цвета, на полуприцепах платформах — что-то большое, закрытое брезентом. Что это такое? Догадайтесь с трех раз, что это может быть?
Утром, она взяла с собой две кассеты, все кассеты, отснятые за день она прятала, не держала при себе. Проснувшись в машине, она допила воду из бутылки — такие продавали на каждом шагу, гуманитарная помощь, доела черствую лепешку. Взглянула на себя в зеркальце — краше в гроб кладут. Оголодала, отощала, одичала, волосы как метла… черт.
— Опустилась ты, старушка… — сказала она сама себе. Потом — завела мотор.
Уже выехав на дорогу, она догадалась — началось, причем началось сегодня, сейчас. Вперемешку — полицейские и военные машины на улицах, военные — на старых маленьких маттах, американских армейских джипах. Никого вроде не задерживают, но наблюдают. В небе — столпотворение, непрекращающийся гул моторов, армейские транспортники не соответствуют гражданским требованиям по шумности, и поэтому их бывает очень хорошо слышно. Стоит ли вообще сегодня снимать? Или стоит вообще сматывать удочки, потому что если они нападут на русских — русские то могут и ответить.
Все-таки решила снимать. Работа тянула на Пулицеровскую премию — единственная журналистка в самом эпицентре войны. Конечно, кадры для новостной программы не перебросишь, но — можно даже книгу будет написать. Потом. С фотографиями.