— А еще говоришь, что у вас там…демократия. Бардак и есть. Кстати, ответ на вопрос, куда девается гуманитарная помощь, ты знаешь не хуже меня, а…

— Помолчи. Лучше помоги мне.

— Как?

— Надо… автокатастрофу…

— Ты что, дурак? Чем ты ее опоил?

Дженна внезапно поняла — в голове уже достаточно прояснилось, что первый говорящий — это Марк. Второго она тоже откуда-то знала, но не могла понять откуда.

— Этаминалом.

— Ты что, охренел? Его обнаружит в крови любой эксперт. И ты хочешь бросить ее под грузовик в таком виде?

— Поговори с экспертом…

— Ты думаешь, нам доверят? Приедет эксперт из Америки, с ним не договоришься и ты. И я не собираюсь быть крайним в этой истории. Ты обосрался — делай сам.

— Тогда помоги…

— Как?

— Один я не справлюсь. Надо, чтобы кто-то был за рулем.

— Ты и будешь. Давай-ка посмотрим, что с ней. Она связана?

— Да.

— Хорошо, что догадался.

Внезапно темнота… нет, темнота как была и осталась, просто она стала какой-то другой. Свежей, что ли. И разных оттенков — тьмы.

Потом — из ее рта выдернули кляп.

Потом прямо в лицо Дженне ударил луч мощного аккумуляторного фонаря, ослепив ее — она зажмурилась и крепко, по-мужски выругалась.

— Аллах всемогущий… Я ее знаю.

— Да? Откуда?

— Она уже чудила здесь. В Пешаваре. Из-за нее я получил взыскание, и мне еще задержали очередное звание.

Внезапно миссис Вард вспомнила, кем был второй. Она и в самом деле помнила его — и он должен был помнить ее.

— Майор Махмуд из аэропорта… — голос был какой-то каркающий, чужой, он доносился до ее сознания так, как будто она слушала себя саму со стороны.

Фонарь погас.

— Шайтан…

— Теперь ты видишь, что она опасна?

— Да вижу. Как поживаете, мадам американская журналистка?

— Может быть, достанем ее?

— Ни в коем случае. Пусть лежит. Много она выпила этого твоего чая?

— Одну большую кружку.

Она поняла, что они стоят рядом с какой-то крупной дорогой, она слышала шум машин, не непрерывный. Тут мало кто осмеливается ездить ночью — но машины все-таки шумели. Если бы ей удалось развязаться, освободить руки…

— Мало. Но это неважно. Надо чтобы она поссала.

— Зачем? Пока ей приспичит, будет рассвет.

— Значит, нам придется сидеть здесь целый день и ждать! Из-за того, что ты торопишься, вечно происходит всякое дерьмо!

— Вы тоже дров наломали.

— Ладно, дело не в этом… — фонарь снова осветил ее, правда, светил он теперь не прямо в лицо — как поживаете, мадам американский журналист?

— Лучше вас…

Пакистанец захохотал

— Сомневаюсь. Впрочем…. пока мы тут стоим, не согласитесь ли вы, миссис, удовлетворить мое маленькое любопытство. Вы ведь что-то оставили в Пешаваре, так?

— Да пошел ты… Маленький фашистский ублюдок.

Пакистанец снова засмеялся, он был сильным, он был в своей власти, он мог сделать с ней, американской журналистской все, что взбредет в голову, и ему нравилась эта мысль — о вседозволенности. Очень нравилась…

— Я ведь нашел того бачонка, которого наняли вы в качестве гида. Очень жаль — но мое любопытство он удовлетворить не мог. Видимо, я праведен в глазах Аллаха, если он послал мне вас на своем жизненном пути второй раз, чтобы можно было спросить. Просто так, чтобы удовлетворить любопытство, вы ведь все равно не сможете добраться до того, что оставили. Никогда. Так где и что вы оставили?